Модель событий
Шрифт:
Виталик бочком подошёл к неисправной двери, застенчиво колупнул её пальцем, прижался носом к стеклу, присмотрелся получше... Да, такой шанс выпадает простому смертному раз в сто лет!
— Можно вас попросить освободить подоконник? — вежливо спросил он. — Я проникну на лоджию через окно — мастера забыли снять полиэтиленовое покрытие с той стороны, поэтому дверь и не открывается. Ну, или можно ещё попробовать дёрнуть изо всей силы...
— Нет уж. Полезайте в окно!
До самого последнего момента Виталик не верил, что у него всё поучится, но получилось же, и Вероника
— Это же... Это просто настоящее богатство! — воскликнул Виталик. Аккуратные ряды банок, баночек и бутылок с разноцветным содержимым заполняли весь шкафчик сверху донизу. — Это вы сами всё?
— Да. Варенье — моё хобби. Очень успокаивает, знаете ли. Сваришь литров пять — семь, и уже не хочется увольнять каждого второго бездельника. Вот, смотрите, обещанная малина с лимоном, берите, не стесняйтесь. Я с пяти лет варю варенье, так уж у нас в семье заведено. Рецепты передаются из поколения в поколение и из поколения в поколение совершенствуются. С экзотическими фруктами, конечно, приходится экспериментировать. — Вероника достала с верхней полки симпатичную баночку. — Хотите ещё мангового конфитюра? Давайте его поставим на стол. Где-то тут ещё был брусничный соус, его как раз нужно подавать к фрикаделькам.
— Здорово. У вас, наверное, никогда не возникает вопроса — с чем пить чай? Такой выбор!
— Знаете, самое смешное заключается в том, что я не ем варенья. Почти не ем. Меня им перекормили ещё в детстве, так что я варю его исключительно ради чистого искусства.
— Офигеть! — протянул Виталик: скорей бы уж она его выгнала, что ли, ну невозможно же так долго торчать рядом с настоящим совершенством! Самооценка от этого вянет и скукоживается.
— Ну что, берём варенье и идём ужинать? — отвлекла его от самоуничижительных мыслей хозяйка. — Для входа воспользуйтесь, пожалуйста, дверью.
Виталик всегда сторонился таких девушек. Было понятно, что заморочить им голову жизнерадостной болтовнёй, увлечь какими-то туманными перспективами за один вечер не удастся — наоборот, нужно будет серьёзно готовиться к штурму (возможно, даже в библиотеке). Да и то неизвестно, как дело повернётся, — а ну как все приготовления окажутся напрасными, потому что мадам нынче не в настроении, и точка.
— Знаете, мне кажется, что вы — самая настоящая богиня домашнего очага! — с набитым ртом заявил Виталик. Оказавшись за столом, он сразу перестал стесняться.
— Сначала прожуйте, я ничего не поняла.
— Вы так здорово обращаетесь с материальностью. У меня вечно всё подгорает, убегает, рвётся, рушится, и причём в самый неподходящий момент.
— У вас здоровая самокритика — такое редко встретишь, — милостиво улыбнулась Вероника. — Мне кажется, что вполне можно переходить к сладкому. Попробуйте наконец варенье.
— Ой да, конечно, — смутился Виталик, — когда так вкусно, я могу есть, пока не отберут. В смысле...
— Я так и поняла. Грязную посуду поставьте в мойку .
— Да-да, конечно, — тут же вскочил Виталик. — Вы говорите, если что не так, я бестолковый, но очень обаятельный.
— Очень точная формулировка, — улыбнулась Вероника, — с вами действительно забавно. А это... это забавно.
На несколько счастливых секунд Виталик почувствовал себя самым умным и самым ловким парнем в округе.
— Забавно, но не более того, — задумчиво продолжала Вероника.
Она, разумеется, не собиралась обижать собеседника, просто подтвердила факт, который, как ей показалось, он сам только что констатировал. В отместку Виталик положил в чай не три, а пять ложек варенья. Получилось, конечно, вкусно, но как-то непристойно сладко.
— А погода сегодня днём хорошая была, верно? — Техник вспомнил, зачем он сюда пришёл. — Я весь день гулял, любовался нашим городом. Вы любите гулять?
— Да. Особенно летом, по набережной, часов в пять утра.
— Романтично как! — зажмурился Виталик.
— В одиночестве! — отрезала Вероника.
Шлёпнув в чашку ещё пару ложек варенья — теперь уже яблочно-клубничного, — Виталик как-то странно замотал головой и начал оглядываться по сторонам: осторожно, чтобы не привлекать к себе внимания. Но хозяйка была начеку:
— Почему вы оглядываетесь? Что-то случилось? Вам нужно выйти в туалет?
— Да... Ну, то есть это не помешает. Но не срочно. Мне кажется, или тут у вас муха летает?
— Муха? Нет, конечно.
— Да? — Виталик ещё повертел головой. — А по-моему, ещё как летает. Вон, вон, смотрите, полетела. А теперь в другую сторону.
— Замрите, пожалуйста, и посмотрите на меня. Да, вот так. У вас на стекле очков, слева, капля варенья. Когда вы вертитесь, она вертится тоже, и вам кажется, что это летает муха. Вот, возьмите чистую салфетку, протрите. Или... давайте я лучше сама, а то стекло такое хрупкое.
Виталик обиженно нахохлился, но очки отдал. Вот он сидит на табуретке, упершись ладонями в сиденье, независимо задрав нос, и при этом беспомощно-близоруко смотрит на лампу под потолком. И думает о том, что скоро ему придётся уйти отсюда навсегда, на улицу, где мокрый снег и слякоть.
Вероника тщательно, без спешки и суеты, протёрла стёкла его очков, полюбовалась на отменную работу (сделанную, как и всегда, безупречно), перевела взгляд на непутёвого своего гостя — и поразилась произошедшей в нём перемене. За столом сидело не ходячее олицетворение неприкаянности, которое надо немедленно накормить, напоить и отогреть, а вполне симпатичный и, главное, молчаливый юноша.
Впрочем, получив обратно свои очки, он тут же снова начал вертеть головой, размахивать руками и что-то рассказывать, перебивая сам себя и нетерпеливо перескакивая с одной мысли на другую. «Если совсем допечёт, можно будет с него принудительно снимать очки — пусть перезагрузится!» — решила Вероника, и тут только вспомнила, что шанса допечь её у этого парня не будет. Потому что кормить его, конечно, дело благородное и зрелище до крайности уморительное, но повторять этот аттракцион всё же не стоит.