Модельный дом
Шрифт:
— Я… я думала, что ты меня… а ты…
Казалось, она задыхается от гнева, от обиды, и Трутнев, начинающий понимать, какой же он в сущности идиот и дурак, прижал ее к себе и почти засыпал поцелуями.
— Танюшка, прости! Ну, дурак! Убей меня за это. Не так надо было, но… Я же люблю тебя!
Она вздрогнула, словно по ее телу пропустили электрический заряд, и, отстранившись от Сергея на длину вытянутых рук, попыталась всмотреться в его глаза.
— Не надо так говорить. Это… это…
— Но это правда! — почти закричал он. — Правда! И я влюбился, как мальчишка,
— Сережа… — почти простонала Татьяна. — Но как же тогда… — и она показала глазами на соскользнувший на пол лист ватмана с карандашным рисунком редакционного художника.
— А это, Таня, работа. Моя работа! И ничего общего наша с тобой любовь и…
— Это правда? — почти выдохнула Таня.
— Да.
Выскользнув из его рук, она подняла с пола портрет Чистильщика и негромко произнесла:
— Спрашивай. Что бы ты хотел узнать?
Он не стал тянуть резину.
— Тебе знаком этот человек?
— Да.
— Еще по «Зосе»?
— Да.
— Мне надо знать, кто это.
— Это что, очень важно?
— Очень. На его счету уже несколько трупов и, думаю, он не остановится на этом.
— Я догадывалась.
— Почему?
— А тот… помощник депутата… Он ведь не мог сам поскользнуться и вмазаться затылком в асфальт. Он ведь пешком не ходил, он даже в туалет на своей «хонде» ездил. И когда он вдруг исчез, а потом кто-то сказал, что он ударился головой об асфальт…
Татьяна замолчала, и Сергей тут же пришел ей на помощь:
— Вы все просто рассмеялись. Уже никто не сомневался, что его убил этот человек.
— Да.
— А теперь последнее: кто это?
— Хрюничев Виталий. Или, как мы его называли, — Хрюня. Начальник службы безопасности и наша крыша. Он когда-то ментом был, майор, и знал всех ментов в округе. Зверюга, а не человек. Его, кажется, и с милиции за это поперли.
— Что, издевался над вами?
— Не то слово. Ему даже девчонку какую-нибудь кнутом отстегать доставляло сущее удовольствие.
Татьяна замолчала и, как-то сникнув разом, с тоской посмотрела на Сергея.
— Что-нибудь еще?
— Все! И забудем об этом.
Уместившись в кресле напротив журнального столика и согласившись на «чашечку кофе», Турецкий прочитал сначала одну распечатку, затем вторую, вернулся к первой и заново пробежал ее глазами, посмотрел на часы.
Семнадцать сорок.
С силой потер лоб, покосился на Яковлева, который все это время стоял у окна, не мешая Турецкому читать и позволяя вникнуть в суть командного окрика господина Кругликова:
«Не суетись. Твое дело — дуть в свои сопелки да языком не мести!»
«Значит, ты все берешь на себя?»
«Да».
Сейчас им надо было до конца уяснить, что конкретно имела в виду хозяйка «Примы», заручившись фразой, которая в данном случае стоила слишком много: «Значит, ты все берешь на себя?» И короткое «Да», которым Кругликов как бы поставил точку. Не хотелось думать о худшем, но и начальник МУРа генерал Яковлев, и бывший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России были профессионалами, и они не могли не понимать, ЧТО поставлено на карту у того же чиновника из касты «неприкасаемых» Кругликова и бывшего майора милиции Хрюничева, как не могли не понимать и того, что и Серафим й Хрюня пойдут буквально на все, лишь бы обезопасить себя со стороны агентства «Глория», в руках которого оказался смертельный для них материал, собранный и подготовленный для печати журналистом Игорем Фокиным. Для них обоих это был вопрос жизни и смерти.
Перехватив взгляд Турецкого, Яковлев с силой оттолкнулся от подоконника и сел в кресло.
— И что?
Вопрос вроде бы абстрактный и в то же время полный конкретики, поставленный в лоб.
На лице Турецкого застыла кривая ухмылка.
— Да ничего.
— Не понял! — нахмурился Яковлев.
— А чего тут понимать? — пожал плечами Турецкий. — Все идет, как и следовало ожидать. Господин Кругликов должен встретиться сейчас с Чистильщиком и, снабдив его деньгами, поставить перед ним задачу. Думаю, мне не надо объяснять, какую именно?
— Вот именно, этого мне не надо объяснять! — вскинулся Яковлев. — А посему я должен буду поблагодарить тебя лично и всех сотрудников «Глории» за проведенное расследование и…
— И отстранить нас от завершения операции. Так?
— Да!
— И как же вы, товарищ генерал, мыслите завершить ее? — с язвительной улыбкой на губах поинтересовался Турецкий. — Если, конечно, это не является секретом.
— Нет, не является, — пропустив мимо ушей язвинку Турецкого, заверил его Яковлев. — По крайней мере, для тебя.
— Хотелось бы более подробно.
— Пожалуйста. В восемь ноль-ноль мои опера задерживают при передаче денег Щеглову и гонца, посланного мадам Глушко, минутой позже задерживаем саму хозяйку заведения и, если удастся, тут же арестовываем Хрюничева и его людей. Далее — допросы, и могу тебя заверить, что не позже завтрашнего утра у меня будут все основания для задержания господина Кругликова.
Турецкий со спокойной улыбкой смотрел на хозяина кабинета. Наконец произнес негромко:
— Я, конечно, понимаю все ваши чувства, дорогой Владимир Михайлович, и премного благодарен за ту отеческую заботу, которую вы проявляете к сотрудникам «Глории», но скажите мне, где гарантия того, что под вашим нажимом моментально расколется госпожа Глушко, тварь, на которой пробы ставить негде, и где гарантия того, что твоим операм удастся взять Чистильщика и его людей? Кстати, удалось прояснить его личность?
— Да. Буквально за пять минут до твоего приезда кадровики министерства прислали расширенную характеристику.
— И?..
— В недалеком прошлом офицер милиции, опер. Дважды был командирован в Чечню, где, видимо, и проявились его особо отрицательные качества как человека. Злобность и несдержанность, высокомерие и откровенное презрение к нижестоящим чинам или к тем, кто от него мог в какой-то степени зависеть. Жестокость. И отсюда, видимо, как вывод, скорая на руку расправа, причем зачастую весьма изощренная. К тому же пьянство, когда он бывал особо нетерпим.