Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара

Травин Дмитрий Яковлевич

Шахт в это время чрезвычайно удачно выстраивал свою карьеру. Он управлял Рейхсбанком до марта 1930 г., но еще в апреле 1929 г. начал делать заявления, свидетельствовавшие об очередной эволюции его взглядов, весьма созвучной развитию взглядов нацистов. Банкир, в частности, потребовал возврата германских колоний и польского коридора для того, чтобы имелась возможность выплачивать репарации. Французы были вне себя. Париж стал делать грозные заявления и давать инструкции своим банкам об отзыве депозитов из Германии.

Шахт ушел, предпочтя в течение некоторого времени заниматься свиноводством. Таким образом, его репутация оставалась незапятнанной.

Он по-прежнему считался чудотворцем, вытянувшим в 1923-1924 гг. страну из пропасти, а последующие экономические трудности с его именем уже не ассоциировались. Более того, сформировался миф, в котором роль Шахта в жизни страны превозносилась буквально до небес. Когда он отправлялся в отставку, в прессе появилась картинка, изображающая новое занятие бывшего главы Рейхсбанка с подписью: «Несчастна та страна, в которой хороший банкир вынужден выращивать свиней».

Уже с декабря 1930 г. Шахт начал налаживать контакты с Гитлером. Симпатий к нацистам он не испытывал и в партию не вступал, оставаясь одним из немногих крупных экономистов, не связанных с NSDAP. Более того, он намеренно не стремился войти в круг ближайших сподвижников Гитлера, хотя подобная возможность у него, скорее всего, имелась. Как отмечал биограф банкира, «Шахт и другие нацистские лидеры были как вода и масло: они не смешивались».

Только сложность и противоречивость характера Шахта может объяснить подобное поведение. Этот банкир бесспорно выделялся на общем политическом фоне Веймарской республики, столь богатой на персоналии, но столь бедной на по-настоящему сильные фигуры. Он вызывал у современников сложную смесь чувств, в которую входили и восхищение и отвращение.

Это был человек крайне эгоистичный, циничный и абсолютно уверенный в силе собственной личности. Прекрасно ориентируясь как в экономике, так и в политике, Шахт хорошо понимал все противоречия столь неустойчивой Веймарской республики. Он пришел к выводу о необходимости режима твердой руки и довольно рано осознал, что реальную силу в стране представляет именно Гитлер. Нацизму он абсолютно не симпатизировал, но использовать это движение в собственных интересах и в интересах страны Шахт действительно намеревался.

Нельзя сказать, что он не имел в жизни твердых принципов. Вступив еще в 1908 г. в масонскую ложу, молодой банкир, по-видимому, намеревался в зрелой жизни приложить усилия для того, чтобы усовершенствовать общество. Шахт, бесспорно, любил власть, рвался к власти, но при этом понимал, будучи реалистом, что власть и слава должны хотя бы частично опираться на практические дела. Обеспечив финансовую стабилизацию, он стремился теперь к тому, чтобы вновь вытянуть германскую экономику из кризиса. Ради того, чтобы проложить свой собственный путь, Шахт готов был идти на любые политические компромиссы. В том числе и те, которые слишком плохо пахли.

Mefo-стофель

В 1933 г. Шахт вновь стал главой Рейхсбанка, а с середины 1934 г. фактически стал руководить всей германской хозяйственной системой, получив в придачу к старому своему посту еще и должность министра экономики.

Шахт был абсолютно чужд радикальным социалистическим подходам, и это в течение какого-то времени вполне сочеталось с позицией Гитлера, желавшего ликвидировать огромную безработицу, а потому пользовавшегося услугами «буржуазных специалистов». Фюрер на первых порах практически безгранично доверял Шахту, и тот использовал это доверие для того, чтобы бороться с радикальными элементами, столь распространенными в нацистской партии.

В частности, Шахт вступил в жесткое столкновение с аграрным авторитетом нацистов Вальтером Дарре, делавшим ставку на утопический путь развития крестьянских хозяйств. Но Шахт прекрасно понимал, что Германия может быть только индустриальной страной, как бы ни хотелось романтически настроенным идеологам партии, вернуть времена древних германских общин.

Вступал Шахт в столкновение и с Робертом Леем, выстраивавшим тоталитарную систему единого трудового фронта. Уже с 1933 г. в Германии на добровольной основе, а с 1935 г. — на принудительной, была введена трудовая повинность для мужчин от 18 до 25 лет. К 1938 г. государство стало распоряжаться рабочими руками практически всех граждан. Стал воплощаться в жизнь лозунг: «Каждый рабочий — солдат экономического фронта». Люди могли быть принудительно отправлены в промышленность, сельское хозяйство или, скажем, на строительство укрепленных сооружений линии Зигфрида. Естественно, макроэкономические подходы Шахта вступали в противоречие с тоталитарными подходами Лея.

Но при всем при том Шахт не оправдал ожидания многих сторонников либерализма, полагавших, что автор знаменитой финансовой стабилизации, вернувшей Германию к твердой валюте, уменьшит участие государства в экономике. Шахт, напротив, увеличил масштабы государственного интервенционизма.

Промышленность нуждалась в займах, и глава Рейхсбанка дал их ей в довольно большом объеме. В частности, его «экономическим открытием» стала эмиссия своеобразной «параллельной валюты» — специальных векселей «Mefo», с помощью которых в экономику был направлен мощный финансовый поток. По имеющимся оценкам, в 1934-1935 гг. эти векселя обеспечивали порядка 50% всех расходов на перевооружение Германии. Разъясняя однажды Гитлеру их функции, министр финансов граф Шверин фон Крозиг заметил, что они были всего лишь способом печатать деньги.

Шахт шел по узкой тропе между двумя пропастями. Интенсивная денежная накачка экономики сильно противоречила тому, что сам он делал в прошлом. Но, похоже, искусством проведения монетарной политики глава Рейхсбанка овладел неплохо. Как сам он впоследствии отмечал, вплоть до 1937 г., т.е. до того момента, когда Шахта фактически отстранили от власти, инфляция в Германии находилась под твердым контролем. И объем денежной массы в сентябре 1936 г., и объем производства соответствовали уровню 1928 г. Можно сказать, что Шахт стал ведущим практиком кейнсианства еще до появления классической работы Кейнса.

Примерно таким же был курс Шахта и во внешнеэкономической области, где он активно использовал государственный интервенционизм, но сторонился социализма. Шахт ввел полный контроль за импортом. В результате вплоть до 1938 г. Германии удавалось сохранять положительный торговый баланс, несмотря на рост ввоза товаров, имеющих стратегическое значение.

Таким образом, можно сказать, что Шахт сумел обеспечить макроэкономическую сбалансированность, но при этом именно он начал радикальным образом менять структуру экономики. Стратегия Шахта при всей своей внешней цивилизованности закладывала основы нацистской хозяйственной системы, в которой потребление народа сводится до минимума ради производства вооружений. Сам Шахт не перешел грань дозволенного в «приличном обществе», но явно поспособствовал общему «упадку экономических нравов».