Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара
Шрифт:
Теперь Кемаль имел чрезвычайно удобные позиции для штурма государственных высот. С одной стороны, он не нес личной ответственности за провал младотурок. А с другой — являлся одной из самых заметных армейских фигур. Именно ему поручили усмирять тех, кто не готов был спокойно принять оккупацию страны, вызванную ее поражением в мировой войне. Кемаль взялся было за усмирение и вдруг… оказался лидером национальных сил, противопоставляющих себя как продвигавшимся по территории Турции греческим войскам, так и властям Османской империи, засевшим в Стамбуле.
С одной стороны, он считался бунтовщиком, не подчиняющимся имперскому центру, но с другой — национальным лидером, сопротивляющимся даже несмотря на то, что фактически оказавшийся в руках врагов султан уже сложил руки.
Поначалу казалось, что шансов против хорошо вооруженной греческой армии у него мало, но Кемаль вступил в контакт с Советской Россией и сумел перехитрить коммунистов, полагавших, что мировая революция хлынет через турецкую границу в соответствии с их единственно верным учением. От Москвы он получал столь нужное ему оружие, а сам в ответ создавал из своих приближенных… коммунистическую партию. При этом настоящего лидера турецких коммунистов (были и такие) он утопил, чтоб под ногами не мешался.
После победы Кемаля коммунизм в Турции, естественно, рассосался. Москва осталась с носом. Новая республика оказалась антиклерикальной и этатистской, но петь под дудку Советов она совсем не собиралась.
Кемаль занял пост президента страны и оставался на нем до самой своей кончины. Полномочия его оказались больше султанских. Но как сказал о нем некогда прозорливый Энвер: «Дайте ему место султана, и он потребует себе место бога». Так оно и вышло. Через некоторое время Кемаль назвался Ататюрком — отцом турок. А для того чтобы никто не сомневался в его отцовстве, стали появляться прижизненные памятники великому вождю.
Отец народа
Естественно, Ататюрк как истинный отец народа отдал дань «языкознанию», переведя письменность на латиницу. Кроме того, под его руководством появились «Очерки турецкой истории» (так сказать, «Краткий курс…»), где было сказано о решающем вкладе, внесенном в мировую цивилизацию турками.
Для укрепления личной диктатуры понадобилось организовать парочку процессов, с помощью которых была подавлена оппозиция. Ну и конечно дело не обошлось без партии власти.
Впрочем, несмотря на свой личный авторитет и прочность однопартийной системы, Кемаль понимал опасности такого рода правления. А потому в какой-то момент решил, что власть должна опираться на две ноги. Вождь сам подобрал руководителя для «оппозиционной» партии (им стал его старый товарищ по военному училищу), сам нашел для нее название, сам продиктовал программу и сам составил список депутатов меджлиса, которые должны были на следующее утро в интересах демократии встать уже с иной ноги. Мудрствовать особо долго не стали. Если партия власти называлась Народно-республиканской (так сказать «Единая Турция»), то оппозиционная сила получила имя Свободно-республиканской (нечто вроде «Справедливой Турции»).
Однако со свободой у свободных республиканцев дела сразу не заладились. Все, кто был недоволен режимом Кемаля, устремились к оппозиции, что не на шутку перепугало ее руководителя. Покуситься на авторитет национального лидера он, естественно, не смел. В крайнем случае, когда народ требовал от него смелости, оппозиционер вяло поругивал назначенного Кемалем премьер-министра.
Но джин уже был выпущен из бутылки. И радикально настроенная толпа к ужасу умеренно настроенного зиц-оппозиционера энергично взялась за погромы. А когда среди погромщиков появилась первые жертва, ее положили к ногам лидера свободных республиканцев: он, мол, погиб ради вас.
Оппозиция не стремилась подстрекать к бунту, поскольку такое поведение было чревато наказанием со стороны национального лидера. Но вот на правительство свободные республиканцы наезжали по полной. Две ноги власти стали ожесточенно пинать друг друга. И Кемалю в какой-то момент это надоело. Он из жалости дал оппозиции несколько мест на муниципальных выборах, но это выглядело, скорее, насмешкой. Свободные республиканцы самоликвидировались, и однопартийная система вновь вступила в свои права.
А тем временем под прикрытием всех этих несколько странных манипуляций в Турции происходило самое главное. Осуществлялись преобразования, способные стимулировать экономическое развитие страны. В отличие от большинства европейских стран, где реформы высвобождали производителей, обеспечивали финансовую стабильность или провозглашали либерализацию внешней торговли, Турции пришлось сосредоточиться на ином — на секуляризации всей политической и социально-экономической сферы. Именно здесь Кемалем были приложены основные модернизаторские усилия.
Турция, естественно, осталась страной мусульманской по вероисповеданию, но при этом экономика стала жить своей жизнью, а религия — своей. Ислам не мог больше препятствовать развитию хозяйства по европейскому пути, не мог ставить преграды внедрению тех институтов, которые доказали свою эффективность на Западе в течение предшествующих веков. Использование религии в политических и личных целях запрещалось законодательно. Более того, нарушителям новых норм грозило чрезвычайно суровое уголовное наказание.
При анализе кемалистских реформ часто обращают внимание на чисто внешние аспекты. Например, на то, как Ататюрк пропагандировал ношение европейской одежды. Но главным, пожалуй, было иное. В частности, то, что с 1926 г. в Турции начал действовать Гражданский кодекс, фактически переписанный со швейцарского кодекса, считавшегося на тот момент времени самым передовым в Европе. Он определил массу важных вещей, без которых невозможно нормальное существование частной собственности. Он продемонстрировал, что, кому и на каких правах принадлежит. Он фактически создал основы для развития бизнеса.