Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития
Шрифт:
Хотя Кулидж сделал изучение России частью академической науки, как благодаря своим исследованиям, так и путем спонсорской поддержки, он также изначально ориентировал эту область на международную, а не на внутреннюю историю России. Как вспоминал его брат, Кулиджа интересовали скорее «дела стран, а не мужей» (вероятно, как и жен – контакты Кулиджа с женщинами, видимо, были минимальными после того, как его невеста расторгла помолвку, когда ему было 29) [Coolidge, Lord 1932: 139; Byrnes 1982: 26–27]. Две книги Кулиджа были посвящены международным отношениям среди европейских государств. Его подход был в значительной степени отражением исторической науки в ту эпоху, когда под изучением истории понимались почти исключительно изучение международной дипломатии или институциональных историй церкви или государства [Higham 1989: 6–25; Emerton, Morison 1930: 159].
Научная работа Кулиджа по «делам стран» была сосредоточена на функционировании европейской государственной системы. Например, серия его лекций о Тройственном союзе (между Германией, Австро-Венгрией и Италией) была посвящена исключительно взаимоотношениям императоров и министров иностранных дел [Coolidge 1917]. В другом сборнике лекций, опубликованном под названием «Соединенные Штаты как мировая держава», несколько раз затрагивались отношения России с Европой, а также с Соединенными Штатами.
88
Статья Кулиджа от 5 мая конца 1890-х (?) [New York?]. Evening Post, Scrapbook, Coolidge Papers, series HUG 1299.17.
Кулидж определял национальные черты через географию и связывал их с национальной судьбой. В главе, где он сравнивает Соединенные Штаты и Россию, например, упоминаются как схожие черты, так и контрасты – в первую очередь «славянское самодержавие» [Coolidge 1909: 216, 219]. В неопубликованных работах Кулиджа содержится больше подсказок, помогающих понять его когнитивную географию Европы. На момент его смерти в 1927 году у него было три рукописи объемом с книгу на разных стадиях завершенности. В одной из них, «Экспансия России», Кулидж проследил отношения России со своими соседями в Европе и Америке. Вступление России в Европу произошло не через внутреннее политическое или экономическое развитие, а только через смешанные браки с западноевропейскими королевскими особами. Даже не внося никакого вклада в «общее развитие мира», Россия стала равноправным членом европейской политической системы 89 .
89
Coolidge A. The Expansion of Russia. Coolidge Papers, series HUG 1299.15, box 1, ch. 2, p. 26; ch. 3, p. 1.
Чтобы Россия стала европейской страной, нужен был Петр Великий. Кулидж, как и Скайлер, связывал именно с Петром полную метаморфозу государства в России из «рыхлого азиатского деспотизма» в «современное самодержавное и бюрократическое государство». Однако самодержцу не удалось преобразовать все население. В результате в границах России появились две нации: «европейский, утонченный и иногда коррумпированный высший класс, с одной стороны, [и] огромная масса, все еще погруженная в невежество, где она оставалась веками, с другой» 90 . Как излагал Кулидж в письмах, которые он писал во время своего путешествия по России, этот дуализм сохранился и до его времени; Россия все так же представляла собой смесь европейского и азиатского. Даже Санкт-Петербург, родина петровских преобразований, продемонстрировал свою долю «восточного колорита» 91 . Подобно Кеннану и Скайлеру, Кулидж использовал черты характера (зашифрованные в географических категориях) для выражения социального расслоения в России.
90
Ibid. Ch. 8, p. 35, 34, 39–40.
91
Письмо Кулиджа отцу, 11 апреля 1891 года, в [Coolidge, Lord 1932: 31].
Кулидж также защищал российский империализм, основываясь на доводах, сходных со взглядами Скайлера. В опубликованных и неопубликованных работах об экспансии России он стойко защищал ее колониальную миссию, противостоя тем, кто, подобно Уильяму Дадли Фоулку, считал Россию экспансионистской по своей сути. Кулидж утверждал, что территориальное расширение России не было результатом ни мессианской деятельности, ни генетической предрасположенности; это был путь «наименьшего сопротивления и наибольшей выгоды». Оценка Кулиджем российской политики в Средней Азии согласовывалась с идей Скайлера о том, что военные кампании – единственный способ установить там порядок. В одной рукописи имеется категоричное утверждение: «Ни одно цивилизованное современное государство в долгосрочной перспективе не потерпит соседства с нагромождением варварских княжеств и племен, неспособных и часто не желающих поддерживать порядок в пределах своих собственных границ или предотвращать грабежи за их пределами». Как и британское правление в Индии, утверждал Кулидж, процесс российской экспансии был естественным и в конечном счете прогрессивным 92 . Опять же, это перекликалось с аргументом Скайлера, хотя Кулиджа больше интересовали международные отношения, чем перспективы социальных преобразований.
92
См.: Coolidge A. Expansion of Russia. Ch. 11–14; [Coolidge 1901: 63, 64, 70].
Хотя Кулидж совсем немного писал о социальной структуре России, ее интеллектуальной и культурной истории или жителях, но все же его труды дают некоторое представление о его взглядах на русский национальный характер. В его работах на социологические темы национальному характеру уделяется гораздо больше внимания, чем в его трудах о дипломатии. Опираясь на труды крупнейших историков, изучающих Россию, в рукописи об экспансии России Кулидж подробно изложил аргументацию о влиянии географии и климата на ее характер и историю. Суровый климат, утверждал Кулидж, привел к появлению «энергичного [и] выносливого населения», способного приспособиться к бесчисленным трудностям жизни в бесплодной степи. В то же время он упомянул о «моральных, а также физических недостатках такого климата». Сочетание вынужденного безделья в течение долгих зим и лихорадочной активности в течение короткого лета создало крестьянство, более склонное к пьянству, чем к производству. Этот цикл создал «скачкообразный характер» в России, не только в экономическом плане, но и во всей русской жизни. Долгие зимы также способствовали тому, что Кулидж назвал национальной меланхолией.
Климат повлиял не только на национальные настроения, но и на политическую ситуацию в стране. На первой странице этой объемной рукописи Кулидж отметил, что, учитывая культурные условия в России, «в высокоцентрализованной организации есть множество преимуществ, которые направляют и поднимают, а также сдерживают массы». Самодержавие, каким бы отвратительным оно ни было для «англосаксов», целесообразно в России. Таким образом, эта рукопись стала результатом долгого пути к выполнению одной части исследовательской программы, изложенной в его статье в «American Historical Review»; в ней исследовалась взаимосвязь между географией, климатом и историей 93 .
93
Coolidge A. Expansion of Russia. Ch. 1, p. 1–2, 23–25; Письмо Кулиджа брату Джулиану от 6 сентября 1890 года в [Coolidge, Lord 1932: 21–22].
Однако в других своих работах Кулидж подчеркивал не природные аспекты национального характера, а биологические. Проводя различие между русскими и украинцами (или великороссами и малороссами, по терминологии того времени), Кулидж отметил расовые смешения. Обе группы содержали славянскую кровь и, следовательно, проявляли славянские черты. Русские смешались с финнами, что дало им «выносливость <…> терпение и здравый смысл», в то время как украинцы унаследовали «импульсивность <…> беззаботность <…> [и] художественность» натуры от смешения с турками. Кое-где Кулидж описал политические последствия физической антропологии, утверждая, что границы стран соответствуют разделению на разные расы. Он также изложил обратную логику. Панславянское движение было обречено на провал, писал Кулидж, потому что множество различий в форме головы славян предполагало, что разные расы не смогут объединиться под общим идеологическим знаменем 94 .
94
Coolidge A. Expansion of Russia. Ch. 3, p. 14–15; ch. 12, p. 37; [Coolidge 1927: 223–224].
Несмотря на то что, описывая русское и славянское общество, Кулидж делал акцент на чертах характера, он занял совершенно иную позицию в отношении российской дипломатии. Он неоднократно настаивал на том, что, «несмотря на различия в истории, идеалах и взглядах на вещи, [русские] во многом похожи на всех нас. Во многих отношениях не особенно лучше и не хуже других» 95 . Русский характер не повлиял ни на форму экспансии (которая во многом совпадала с британской), ни на поведение русских в международной политике. В мире дипломатии, казалось, существовали только лишенные корней дипломаты и государственные деятели. Кулидж представлял дипломатию как область элит, не скованных привязанностями, предрасположенностями или какими-либо другими факторами, кроме рационального расчета национальных интересов. Этот реалистический взгляд – ставящий власть выше предписаний, объективность выше морали и национальные интересы выше индивидуальных желаний – был доминирующим способом понимания международных отношений в XX столетии 96 . Приверженность Кулиджа теоретическому реализму оказалась сильнее его столкновений с беспорядком реальной дипломатии. Многие из его выпускников поднялись до руководящих должностей в департаментах государственного управления и торговли 97 . Действительно, у Кулиджа было так много друзей и учеников на высоких дипломатических должностях, что его роль официального и неофициального советника Госдепартамента, возможно, была неизбежной – он посещал Госдеп так часто, что швейцар знал его по имени [MacCaughey 1984: 80].
95
Coolidge A. Expansion of Russia. Ch. 1, p. 3. См. также: Coolidge A. Russia and the Present War. Лекция в Коммерческом клубе и Алгонкинском клубе, 4 марта 1904 года. Coolidge Papers, series HUG 1299.10, box 1.
96
См. [Haslam 2002; Rosenthal 1991; Carr 1940].
97
См. список в [Coolidge, Lord 1932: 139 note 1]. См. также [Byrnes 1982: 263–264].
Также Кулидж был ведущей фигурой в американской академической науке о России. По меньшей мере четверо из его студентов продолжали преподавать на историческом факультете Гарварда (плюс один в правительственном департаменте), а программы по истории России в университетах Иллинойса, Миссури и Калифорнии были организованы другими студентами Кулиджа 98 . Центральная роль Кулиджа на перекрестках власти и знаний сделала его одним из основоположников (и ведущих спонсоров) русистики в Соединенных Штатах. Однако представления Кулиджа о русском характере не могли претендовать на новизну. Его анализ России, особенно ее внутренних дел, основывался на представлениях, сходных с доводами американских любителей XIX века и французских историков. Он подразумевал, что только дипломаты стоят вне и выше черт характера тех, кого они представляют. В то время как Кеннан допускал, что люди с характером могут преодолеть свои естественные склонности, Кулидж сузил эту группу только до тех, кто участвует в международной политике. Однако в своих научных работах и других трудах Кулидж систематизировал и вывел в научную сферу сохранившиеся идеи об однородном русском характере, а также о связи между Азией и политической отсталостью. Его научная деятельность показывает, как более ранние американские и европейские идеи о России вошли в научный дискурс XX века.
98
См. [Byrnes 1982: 161–162, 263–264; Emerton, Morison 1930: 166 note]; Брюс Хоппер, отчет по случаю 50-летия класса 1918 года выпуска. Hamilton Fish Armstrong Papers, box 35. Только двое из студентов Кулиджа, Генри Шипман и Фрэнк Голдер, сосредоточились в первую очередь на России. См. [Emmons 1995].