Моё лучшее стихотворение, Коллектив авторов

Моё лучшее стихотворение

1961 г.

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Аделина Адалис

Диалектика сыну

«Отделенному скажи…»

Свой устав не перепутай, Сгоряча не забывай: Горло шарфиком укутай, Ножки в боты обувай. Летом в речке, под заставой, Близко бережка поплавай, Пятки галькой не обрежь! Не плутай кривой дорогой, Лошадей, собак не трогай, Терпкой ягоды не ешь! Берегись автомобилей, Чтоб тебя не задавили, Слушай загодя гудок; Опасайся дифтерита, Обходи в сенях корыто, Коль в корыте кипяток! Бойся слякоти худой, Гололедицы седой, Отливающей слюдою; Фрукты мой перед едою Кипяченою водой! Почитанье этих строчек Я вдолблю в тебя, сыночек, Сожалея, что давно Драть ребят запрещено! Потеплей, сынок, укройся… Одного, сынок, не бойся — Днем и ночью быть в бою. Отвечай: «На том стою!» Проходи в походе смелом Не в тылу, но под обстрелом, В облаках и под водой! Проходи, упрям и стоек, По лесам прозрачных строек, В душной шахте за

рудой, В тундре, тусклой и студеной, В голубой степи буденной — С кавалерией ли той, С той ли тракторной колонной, Серым солнцем залитой, В даль пустыни полуденной!.. Если в зной твоя дорожка, — Тамариск, а не морошка, Африканский белый путь, — И найдешь воды немножко — Только шлемом зачерпнуть: Отхлебни — и не тужи, Раздели, засыпав соду, Меж товарищами воду. Отделенному скажи: «На таких началах мать Разрешает погулять!» Можешь вдоволь шум послушать, Всякой ягоды покушать, Из соленой лужи пить — Я тебя не буду бить! Укорять не стану взглядом, Я пойду с тобою рядом. Хорошо на свете жить! Будем жизнью дорожить! Глаз, ушей, костей и кожи, Головы она дороже! Ни за что, но за нее же Стоит голову сложить! Вот удача, — если взвесить, — Каждый год продать за десять Небывало новых лет! Прибыль — матери награда: Непрерывной жизни рада. А бессмертья нам не надо Потому, что смерти — нет!

1934

Маргарита Алигер

Человеку в пути

(Из цикла)

Я хочу быть твоею милой, я хочу быть твоею силой, свежим ветром, насущным хлебом, над тобою летящим небом. Если ты собьешься с дороги, брошусь тропкой тебе под ноги — без оглядки иди по ней. Если ты устанешь от жажды, я ручьем обернусь однажды — подойди, наклонись, испей. Если ты отдохнуть захочешь посредине кромешной ночи, все равно — в горах ли, в лесах ли, — встану дымом над кровлей сакли, вспыхну теплым цветком огня, чтобы ты увидал меня. Всем, что любо тебе на свете, обернуться готова я. Подойди к окну на рассвете и во всем угадай меня. Это я, вступив в поединок с целым войском сухих травинок, встала лютиком у плетня, чтобы ты пожалел меня. Это я обернулась птицей, переливчатою синицей, и пою у истока дня, чтобы ты услыхал меня. Это я в оборотном свисте соловья. Распустились листья, в лепестках роса. Это — я. Это — я. Облака над садом… Хорошо тебе? Значит, рядом, над тобою — любовь моя! Я узнала тебя из многих, нераздельны наши дороги, понимаешь, мой человек? Где б ты ни был, меня ты встретишь, все равно ты меня заметишь и полюбишь меня навек.

1939

Павел Антокольский

На рождение младенца

Модели, учебники, глобусы, звездные карты, и кости, И ржавая бронза курганов, и будущих летчиков бой… Будь смелым и добрым. Ты входишь, как в дом, во вселенную в гости. Она ворохами сокровищ сверкает для встречи с тобой. Но тьма за окном подымалась, не время над временем стлалось, — Но жадно растущее тельце несли пеленать в паруса. Твоя колыбель — целый город и вся городская усталость, Твоя колыбель развалилась, — подымем тебя на леса. Рожденный в годину расплаты, о тех, кто платил, не печалься. Расчет платежами был красен: недаром на вышку ты влез. Недаром от Волги до Рейна, под легкую музыку вальсов, Под гром императорских гимнов, под огненный марш марсельез. Матросы, ткачи, инженеры, шахтеры, застрельщики, вестники, Рабочие люди вселенной друг друга зовут из-за гор, В содружестве бурь всенародных и в жизни и в смерти ровесники, Недаром, недаром меж вами навек заключен договор. Так слушай смиренно все правды, вещанные в том договоре. Тебя обступили три века шкафами нечитанных книг. Ты маленький их барабанщик, векам выбивающий зорю, Гремящий по щебню и шлаку и свежий, как песня, родник.

1919

Павел Арский

Красное знамя

Царь-самодержец на троне сидел, Он на Россию в окошко глядел. Плачет Россия! Все люди простые Стонут от горя — тюрьма да расстрел. Эх ты, Россия, Россия моя! Где же свобода и воля твоя? Надо подняться, С царем рассчитаться, Надо скорее по шапке царя! Красное знамя взвилось над землей, Партии слышится голос родной: Встанем все люди, Рабами не будем, Встань на борьбу, весь народ трудовой! Партии слышится голос родной: Встанем все люди, Рабами не будем, Встань на борьбу, весь народ трудовой! Царь испугался, издал манифест: «Мертвым свобода! Живых под арест!» Тюрьмы и пули Народу вернули… Так над свободой поставили крест!

1905

Эдуард Асадов

Госпиталь

Ты помнишь: стекла дребезжали тонко Кругом рвалось. Шофер к рулю приник, Машина мчалась по сплошным воронкам, По рытвинам, по ямам напрямик! Когда упрямо голова пригнута, Когда вся воля собрана в комок, Сергей, о чем ты думал в ту минуту? Что чувствовал? И что предвидеть мог? Зачем скрывать? Стучало гулко сердце. Но вот конец. Доставлен, цел товар! Ты улыбнулся, ты откинул дверцу… И вдруг слепящий, режущий удар!.. Вдруг разлетелась на куски планета! Ты не успел подумать: «Почему?» Увидел

только брызги, брызги света! И повалился в бархатную тьму… Здесь госпиталь. А тьма еще чернее… — Где няня? — Как он глухо говорит! — Иди, зови кого-нибудь скорее Да свет зажги! — Сынок, а свет горит… Горит? Да что ж тогда перед глазами?! Довольно, хватит этой темноты! Лицо ощупать, осмотреть руками! Но где лицо? Бинты, бинты, бинты… Ослабли руки, холодок по телу… Закрыто все. И даже щелки нет. Его перевязали неумело. Долой бинты! Он хочет видеть свет! Наверное, качались все дома И наземь осыпались кирпичами, Качался сам Сергей, качалась тьма, И коридор качался под ногами… Ведь он сейчас надежду потерял! Попал в тюрьму железную, глухую! — Профессор, я прошу вас, — он сказал, — Одну лишь правду… Горькую… любую… Молчит профессор, тяжело вздыхает, По комнате прошелся раз и два. И вдруг петлею затянул слова: — Чудес, товарищ, в мире не бывает… Наверное, качались все дома И наземь осыпались кирпичами, Качался сам Сергей, качалась тьма, И даже пол качался под ногами. «Чудес, браток, на свете не бывает.» Так, значит, здесь ничем нельзя помочь?! Комок тяжелый к горлу подступает. Так, значит, до могилы ночь и ночь? Полночный сумрак… Тишина в палате, В окно рогатый месяц заглянул! Весь госпиталь давным-давно уснул. А он сидел, недвижный, на кровати. «Как можно жить, шагать в рабочем гуле, Шагать, не замечая темноты?» Больные думы голову стянули Гораздо крепче, туже, чем бинты. «Жить бесполезно в темноте до гроба — Кончай скорей, души не теребя!» И вдруг волною захлестнула злоба Не на судьбу — на самого себя. «Все оборвать, все кончить я успею. Но я мечтал! Мечтал писать стихи! Ты врешь, судьба, дела не так плохи, Сквозь ночь я видеть все-таки сумею. Все, что смогу, ощупаю руками, В бой с мраком память вступит, как боец, Я подновлю ее друзей глазами, Я буду видеть сердцем, наконец! И что бы ни случилось — да, я знаю! — Ты не оставишь в трудный час меня, — Отважная, упрямая, живая, Родная комсомолия моя! Друзья зовут, друзей повсюду много, И, душной ночи разорвав кольцо, Я выйду к ним на светлую дорогу. — Давай, хирург, заштопывай лицо».

1949

Николай Асеев

Синие гусары

Раненым медведем мороз дерет. Санки по Фонтанке летят вперед. Полоз остер — полосатит снег. Чьи это там голоса и смех? «Руку на сердце свое положа, я тебе скажу: — Ты не тронь палаша! Силе такой становясь поперек, ты б хоть других — не себя — поберег!»

Белыми копытами лед колотя, тени по Литейному дальше летят. «Я тебе отвечу: — Друг дорогой, гибель не страшная в петле тугой! Позорней и гибельней в рабстве таком, голову выбелив, стать стариком. Пора нам состукнуть клинок о клинок; в свободу сердце мое влюблено».

Розовые губы, витой чубук, синие гусары — пытай ==судьбу! Вот они, не сгинув, не умирав, снова собираются ==в номерах. Скинуты ментики, ночь глубока; «Ну-ка, вспеньте-ка полный бокал! Нальем и осушим и станем трезвей: — За Южное братство, за юных друзей».

Глухие гитары, высокая речь… Кого им бояться и что им беречь? В них страсть закипает, как в пене стакан: впервые читаются строфы «Цыган». Тени по Литейному летят назад. Брови из-под кивера дворцам грозят. Кончена беседа, гони коней. Утро вечера — мудреней.

Что ж это, что ж это, что ж это за песнь? Голову на руки белые свесь. Тихие гитары, стыньте, дрожа: синие гусары под снегом лежат!

1927

Иван Бауков

«Это я придумал соловья…»

Это я придумал соловья, Чтоб вздохнула милая моя; Чтоб когда ей станет тяжело, — Пусть она пройдет через село, Где так часто мы встречались с ней, Где поет веселый соловей, Где шумит высокая трава, Где всегда живут мои слова. Соловей их знает наизусть… И спадет с лица любимой грусть, И вздохнет любимая легко, Станет близким слово «далеко», Потому что в роще соловей Ей напомнит о любви моей. Это я придумал соловья, Чтоб вздохнула милая моя.

1945

Александр Безыменский

Партбилет № 224332

Весь мир грабастают рабочие ручищи, Всю землю щупают, — в руках чего-то нет… — Скажи мне, Партия, скажи мне, что ты ищешь? — И голос скорбный мне ответил: — Партбилет… Один лишь маленький… а сердце задрожало. Такой беды большой еще никто не знал! Вчера, вчера лишь я в руках его держала, Но смерть ударила — и партбилет упал… Эй, пролетарии! Во все стучите двери! Неужли нет его и смерть уж так права? Один лишь маленький, один билет потерян, А в боевых рядах — зияющий провал… Я слушал Партию и боль ее почуял. Но сталью мускулов наполнилась рука: — Ты слышишь, Партия? Тебе, тебе кричу я! Тебя приветствует рабочий от станка. Я в Партию иду. Я — сын Страны Советов. Ты слышишь, Партия? Даю тебе обет: Пройдут лишь месяцы — сто тысяч партбилетов Заменят ленинский утраченный билет.

1 2 3 4 5 6 7-14