Моё лучшее стихотворение

Коллектив авторов

1945

Василий Казин

«Привычка к спичке — искорка привычки…»

Привычка к спичке — искорка привычки К светилам истинным. Но спичка мне люба Не менее — и потому люба, Что чую я обличий переклички, Что чую: в маленьком обличье спички Таится мира пестрая судьба. Чирк! — и зарумянится Скрытница огня, Солнышка племянница, Солнышка родня. Деревянным запахом Полыхнет лесам, Улыбнется фабрикам, Дальним корпусам. Случается: бреду в ночном тумане. Бреду в тумане грустно одинок. И, как ребенок, вспомнивший о маме, Я просияю и взлучусь лесами, Лесами, корпусами, небесами, А небеса и сами Взлучатся дальними мирами, Когда нечаянно в кармане Чуть громыхнет неполный коробок.

1926

Василий Каменский

Песня о Каме

Эй, чайки снежнокрылые, На лодках рыбаки, Друзья, матросы милые Раздольницы-реки. Гулять, кататься велено, Кто молодостью сыт,

Кругом под небом зелено От солнечной красы. Мать, Кама синеокая, Как вороная сталь, Блестит, зовет, широкая, На пароходы вдаль. И я, послушный сын реки, Призывностью горя, Изведал с легкой той руки Все суши и моря. И вот вернулся снова я, Скитаньями обвит, А Кама та же новая — Дороженька любви. Те же чайки снежные, Та же в волнах взмыль. Лишь моя мятежная Затихла в бурях быль. Но не затихли песни ярости, Рожденные на Каме, Не будет, знаю, старости На лодках с рыбаками. Костер, как меч, Огнист, остер. Костром я жизнь простер, И мой огонь, и мой шатер, Мой мир и мой простор. А у шатра сетей набор — Рыбацкое шитье. Топор. Собака. И ружье — Охотничье житье. Эх, Кама, Кама, Камушка. Крутые берега, Спасибо тебе, мамушка. Сердечная река.

1933

Владимир Карпеко

Стихи о костре

Сухие сучья накрест сложат, Бересты сунут вниз клочок, И вот, несмел и осторожен, Ты кажешь красный язычок. И снова прячешь на мгновенье, Испуган дерзостью своей, Успев, однако, одобренье Прочесть на лицах у людей. И, тем вниманьем ободренный, Уже смелей из-под коры Высовываешь восхищенно Задорно-рыжие вихры. Ты приобвык уже немножко, Набрал порядком высоты, И вот уж в синеньких сапожках В веселый пляс пустился ты. Но, как ни прыгаешь, играя, Свою доказывая прыть, — Тебе еще не доверяют Тяжелый чайник кипятить. Еще ты молод и не крепок, Трещишь без умолку за зря (Среди сухих смолистых щепок Немало было и сырья). Еще дымишь!.. Но время будет, Когда ты жарко и светло Начнешь пылать уже, и люди Твое почувствуют тепло. И будут встречи и разлуки. Перебывает сколько тут! Иные лишь погреют руки И, равнодушные, уйдут. Другие дров тебе подбавят И помянут тебя добром, И, если надобно, поправят, Чтоб ровным, цельным был костром. Пусть пепла сединой одеться Придет когда-нибудь пора — Все так же жарко будет сердце У отгоревшего костра. Но и дотлев наполовину, Он доживет до той поры, Когда придут и сердце вынут, И на других привалах кинут… И вспыхнут новые костры!

1955

Семен Кирсанов

Творчество

Принесли к врачу солдата только что из боя, но уже в груди не бьется сердце молодое. В нем застрял стальной осколок, обожженный, грубый. И глаза бойца мутнеют, и синеют губы. Врач разрезал гимнастерку, разорвал рубашку, врач увидел злую рану — сердце нараспашку! Сердце скользкое, живое, сине-кровяное, а ему мешает биться острие стальное… Вынул врач живое сердце из груди солдатской, и глаза устлали слезы от печали братской. Это было невозможно, было — безнадежно… Врач держать его старался бесконечно нежно. Вынул он стальной осколок нежною рукою и зашил иглою рану, тонкою такою… И в ответ на нежность эту под рукой забилось, заходило в ребрах сердце, оказало милость. Посвежели губы брата, очи пояснели, и задвигались живые руки на шинели. Но когда товарищ лекарь кончил это дело, у него глаза закрылись, сердце онемело. И врача не оказалось рядом, по соседству, чтоб вернуть сердцебиенье и второму сердцу. И когда рассказ об этом я услышал позже, и мое в груди забилось от великой дрожи. Понял я, что нет на свете выше, чем такое, чем держать другое сердце нежною рукою. И пускай мое от боли сердце разорвется — это в жизни, это в песне творчеством зовется.

1943

Игорь Кобзев

После кино

Девушка с каштановой косою Горько плачет у дверей кино: Жалостью к погибшему герою Ее сердце юное полно. Долго-долго слез унять не может И стоит с заплаканным лицом. А подружки, совестясь прохожих, Обступили бедную кольцом. — Что ты плачешь? Это ж все — неправда. Кто бы мог стерпеть такую боль? Все слова в кино придумал автор, И актер исполнил только роль. Стыдно! Как могла ты разреветься, Если всем известно наперед, Что актер, пуская пулю в сердце, Настоящей смертью не умрет. — Просто

не пришлось тебе, наверно, Видеть, как снимается кино: Все подстроено, все из фанеры — Вспомнишь — и становится смешно… …Я случайно слышал эти речи. И хоть я в поступках не горяч, Подошел к ней, взял ее за плечи И сказал: — Не смей им верить. Плачь!

1955

Дмитрий Ковалев

А думал я…

А думал я, Что как увижу мать, Так упаду к ногам ее. Но вот, Где жгла роса, В ботве стою опять. Вязанку хвороста межой она несет, Такая старая, невзрачная на вид. Меня еще не замечая, Вслух Сама с собой о чем-то говорит. Окликнуть? Нет, Так испугаю вдруг. …Но вот сама заметила. Уже, Забыв и ношу бросить на меже, Не видя ничего перед собой, Летит ко мне: — Ах, боже, гость какой! А я, Как сердце чуяло, В лесу Еще с утра спешила все домой… — Давай, мамуся, хворост понесу. — И мать заплакала, шепча: — Сыночек мой. — С охапкой невесомою в руках, Близ почерневших пятнами бобов, Расспрашиваю я О пустяках: — Есть ли орехи? — Много ли грибов? — А думал, — Там, В пристрелянных снегах, — Что, если жив останусь и приду, Слез не стыдясь, При людях, На виду, На улице пред нею упаду.

1958

Александр Коваленков

Снегирь

Что ты заводишь песню военну,

Флейте подобно, милый Снегирь?

Г. Р. Державин, «Снегирь». (Стихи памяти Суворова)

Клубы дыма, танки, самолеты, Сломанные надвое мосты, Конские хвосты, штыки пехоты, Взрывов желто-красные кусты. Людоед бежит во все лопатки, Снайпер с елки целится в него, Войско чужестранцев в беспорядке, Солнце видит наше торжество… Вот что нарисовано в тетрадке У мальчишки — сына моего. Говорю: — Рисунок сделан смело. Только что ж бумагу тратить зря? Кончен бой, сраженье отгремело. Ты изобразил бы снегиря. Или, скажем, лодку, рыболова, Разные деревья и цветы… Мало ли хорошего, такого, Что видал и что запомнил ты. Но художник явно не согласен; Смотрит вбок, вздыхает тяжело: — Что там рисовать скворца иль ясень, То ли дело сабля наголо. Лодку, — говорит, — я нарисую. С парусом, чтоб плыть в далекий край, С пушками зенитными, такую, На которой спасся бы Чапай. Я пойду гулять. — Ну что ж, ступай… Наперед известно по программе, Что наследник явится домой Весь в песке, с известкой под ногтями, С круглою медалью жестяной. Тут пойдет обычная беседа: — Кто пустил стрелу в окно соседа? — Кем и чем губа рассечена? — Почему опять была война? Вымоют мальчишку. Спать уложат. Скажут, улыбаясь: «Вот беда, Каждый вечер все одно и то же, С девочкой спокойнее куда…» И возникнет дальней песни эхо: «Нас не трогай». И приснится ширь, Где сидит на придорожной вехе Зоревой суворовский снегирь.

1946

Яков Козловский

«Мы часто о времени судим не точно…»

Мы часто о времени судим не точно, С поправками сердца считаться пора. Историей кажется мальчикам то, что Случилось, по-моему, только вчера. Мальчики спорят со мною запальчиво, А я говорю им, что с давних времен Все имена оперившихся мальчиков Звучат с приложеньем отцовских имен. По лестнице путь — то быстрее, то тише. Ступеньки — минувший и нынешний день, Чтоб ногу поставить ступенькою выше, На нижнюю я опираюсь ступень. Бывает, что море давно за спиною, А мы на губах своих чувствуем соль. Недавняя радость, еще ты со мною, Еще ты со мной, неутихшая боль. Я мальчиков вижу, довольных собою, У друга пустой замечаю рукав. Душе моей слышатся отзвуки боя И шелест еще не родившихся трав.

1960

Осип Колычев

Гамма

Л. И. Бродской

Светлая зелень — на зелени темной. Косы березок в густом дубняке. Признак весны в этой прелести тона, В первом воздушном зеленом дымке… Встань под весенним сквозным небосклоном, Сколько, взгляни, переливов кругом! Сколько оттенков зеленых в зеленом, Сколько тонов голубых в голубом! Сколько оттенков — зима их не знала,— Что ни минута, меняется свет… В сердце их тоже должно быть немало, Это беда, если в сердце их нет…

1954

Лев Кондырев

Стекольщик

Меж корпусов, промасленной травой По новостройке проходя под осень, В стекле, подернутом рассветной синевой, Все отраженье мира он проносит. Звенит стекло, скользят в нем облака, Над дальним лесом вьются легкой стружкой. В стеклянной дымке катится река, Песок узоря галькой и ракушкой. Мост над рекою выгнулся крутой. Два поезда летят там на сближенье. Мелькнул огонь в пролете золотой, Дрожит стекло — и меркнет отраженье… За дамбой дом кончают мастера, Где окна на стекольщика в обиде, Ресницы ставен вскинув, ждут — пора Нас остеклить, мы ничего не видим. Не всплески зорь, не листопада медь — В глазах у нас пеньковые волокна. — Добро, — сказал стекольщик, — вам прозреть Я помогу. — И свет ударил в окна.