Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник)
Шрифт:
— заплесневелые останки герцогской мантии из хлопчатобумажной саржи, предположительно одиннадцатого века;
— рукописный требник с гравюрами и именем сэра Альдебарана Термора де Петерс-Термора на титульной странице;
— винный кубок, выделанный из человеческого черепа и пропитавшийся вином насквозь;
— и наконец, железный крест рыцаря-командора Ордена Отравителей Австрийской империи.
Больше там не оказалось ничего — ни ценностей, ни бумаг, но и этих находок было достаточно, чтобы увидеть полную картину происшедшего. Моя жена давным-давно открыла для себя эту сокровищницу и с помощью черепа смогла расшатать несколько камней.
Через это отверстие она в несколько заходов изъяла всю коллекцию и, несомненно, успешно ее реализовала, переведя в валюту и недвижимость. Когда я, еще не осознавая себя рукой возмездия (что печалит меня и поныне), решил замуровать ее в погребе, волею злого рока я избрал тот его угол, где и находились эти расшатанные камни. Нет никакого сомнения в том, что она выдвинула их, выскользнула в погреб и задвинула обратно, заметя все следы, еще до того, как
МОЕ ЛЮБИМОЕ УБИЙСТВО
Убив собственную мать при обстоятельствах, которые были названы «с особой жестокостью», я попал под арест, а затем и под суд, который длится, по счету на настоящий день, вот уже семь лет. Сегодня, подводя итог, судья сказал, что ему еще ни разу в жизни не приходилось выносить приговор по столь жуткому преступлению.
Тогда с места поднялся мой адвокат и заявил:
— Ваша честь, преступление может рассматриваться как «ужасное» или, если угодно, «восхитительное» лишь в сравнении с чем-то. Если бы вы имели возможность ознакомиться с подробностями прошлого убийства, которое было совершено моим подзащитным — речь идет об убийстве его дяди, — вы, полагаю, имели бы основания усмотреть в его последующем преступлении явную тенденцию к его, моего клиента, исправлению и даже проявление к жертве своего рода сыновьей почтительности, тогда как ранее он, мой клиент, был абсолютно глух к родственным чувствам. Неописуемая, выходящая за все и всяческие пределы жестокость предшествующего убийства, безусловно, могла бы быть вменена ему, моему клиенту, в вину; и если не принимать во внимание обстоятельство, что достопочтенный судья, выносивший приговор по тому делу, одновременно являлся президентом страховой компании, в которой мой клиент незадолго перед этим на крупную сумму застраховал свою жизнь, указав в графе «риск» не что-нибудь иное, но именно «повешение», — так вот, если не принимать во внимание это, то действительно трудно представить, каким образом он, мой клиент, мог быть оправдан. Однако поскольку факт оправдания все-таки имел место, то он, как бы там ни было, создает прецедент. Таким образом, попрошу вашу о честь выслушать показания моего клиента по тому прошлому делу и решить, не является ли дело нынешнее гораздо менее заслуживающим наказания. Также прошу учесть, что он, мой клиент, претерпит значительный моральный ущерб непосредственно в процессе произнесения этих своих показаний, ибо они, показания, заставят вновь пережить его, моего клиента, те тяжкие воспоминания, которые связаны с ним, прошлым убийством.
— Ваша честь, я возражаю, — поднялся с места окружной прокурор. — Апелляция к обстоятельствам прошлого дела была бы законной, окажись этот довод выдвинут три года назад, весной 1881 года. Однако поскольку в надлежащее время обвиняемый не сделал соответствующего заявления, на сей день срок давности…
— С формальной точки зрения вы правы, — покачал головой судья, — и в апелляционном суде ваш довод был бы принят во внимание. Но в данном случае, поскольку имеет место быть суд присяжных, а речь идет о возможности или невозможности вынесения оправдательного приговора, ваше возражение не принимается.
— Ваша честь, я протестую, — сказал прокурор.
— В данном случае вы не имеете права протестовать, — объяснил судья, — ибо для вынесения протеста вам нужно было заблаговременно подать апелляционную жалобу насчет дополнительных заявлений, произносимых под присягой. [72] В следующий раз будьте внимательней, сэр: ведь именно за такую ошибку я был вынужден отстранить от процесса вашего предшественника; правда, это было давно — еще в первый год заседаний по этому делу… Так что, пожалуйста, давайте поскорее приведем обвиняемого к присяге — и пусть воспользуется своим шансом.
72
Читатели, конечно, и без подсказки понимают, что законы судопроизводства здесь намеренно выдержаны в том же духе, как у Джерома К. Джерома в новелле «Главный Герой». Но в данном случае градус абсурда дополнительно увеличивается, т. к. судья предписывает прокурору действия, отдаленно (конечно, не в такой гротескно-пародийной форме) подобные тем, которые на самом деле должен предпринимать адвокат, — причем не в начале процесса, а по его завершении.
Непосредственно вслед за этим я произнес слова присяги, а потом произнес оправдательную речь, которая произвела на судью столь сильное впечатление, что он, даже не озаботясь дальнейшим поиском смягчающих обстоятельств, просто поручил жюри присяжных утвердить мне оправдательный приговор. Что и было сделано. В результате я вышел из здания суда невинным, аки агнец, без единого пятнышка на своей репутации.
Речь эту я, впрочем, сейчас приведу. Возможно, она вам пригодится:
— Я родился в 1856 году в городишке Каламаки, штат Мичиган, в семье честных и уважаемых родителей, что было мне в последующие годы большим утешением; прошу суд отметить: из этих двух родителей я препроводил
Четыре года спустя, поздним вечером, к нам в дом постучались бродячие проповедники. У них не было денег, чтобы оплатить ночлег, и вместо этого они прочли нам проповедь, столь зажигательную, что мы всей семьей, хвала Создателю, немедленно обратились к религии и сочли свой тогдашний бизнес недостаточно богоугодным. Мой отец под воздействием христианских чувств сразу же написал в Стоктон своему брату, достопочтенному Уильяму Ридли, а когда тот приехал — не просто предложил ему войти в дело, но и буквально передал наше дорожное агентство под его руководство. И это несмотря на то, что взнос дядюшки Уитли сводился к минимуму: ни денег, ни юридического обеспечения, только винчестер да укороченный, чтобы удобнее было носить под плащом, дробовик, ну и еще комплект сделанных из мешковины масок, на самого дядюшку и его сыновей, Ридли-младших. Вскоре после этого наше семейство перебралось из окрестностей Головы Негра в поселок с не менее живописным названием Скала Призраков, где и открыло богоугодное заведение, а именно танцевальный зал. Он получил благочестивое название «Во имя Господа под шарманку» — и каждый вечер перед началом танцулек там неизменно читалась молитва. Именно в этом заведении моя почтенная мать, да будет она благословенна в танце, получила, за некоторые особенности своей фигуры, прозвище «Пляшущая Моржиха».
Осенью 75-го мне довелось проезжать на почтовом дилижансе по маршруту Койот — Махала — Скала Призраков. Кроме меня в том дилижансе было еще четыре пассажира. Не доезжая примерно трех миль до Головы Негра, наш экипаж был остановлен вооруженными людьми в масках. Эти люди, которых я, несмотря на маски, безошибочно идентифицировал как моего дядю Уильяма и двух его сыновей, очень тщательно обшарили весь дилижанс, не нашли ничего заслуживающего внимания в пассажирском багаже — и принялись за самих пассажиров. Прошу обратить внимание, что я был целиком и полностью верен семейным ценностям: на равных с остальными пассажирами поднял руки, дал себя обыскать, лишился золотых часов и сорока долларов — но ни тогда, ни позже даже полусловом не дал понять кому-либо из своих попутчиков, что опознал джентльменов, обеспечивших нам столь волнующие минуты. Однако через несколько дней я наведался в Голову Негра, зашел в бывшую нашу, а теперь дядюшкину контору и попросил его, так же по-семейному, вернуть мне деньги и часы. К моему удивлению, дядя и кузены категорически отрицали свою причастность к тому ночному эпизоду. Более того: признав, что им об этом эпизоде известно (как и всей округе), они сделали вид, будто подозревают в его организации… меня с отцом. И считают этот наш — будто бы наш! — эпизод вопиющим нарушением семейного разделения труда. Дядюшка даже намекнул, что в качестве ответного жеста рассматривает возможность учреждения в Голове Негра танцевального зала с целью перехватить часть наших клиентов. Увидев в этом замечательную возможность (ибо, по правде говоря, наше заведение в Скале Призраков уже и без этого начало, при всей богоугодности, терять популярность), я пообещал дяде забыть о прошлом, при условии, что он возьмет меня в долю и, разумеется, скроет эту нашу маленькую договоренность от отца. Тем не менее дядюшка Уильям отверг даже это предложение, столь щедрое и справедливое.
Тогда я понял, что ему абсолютно незачем оставаться в живых.
Тщательно продумав, как воплотить этот свой план — по лишению дядюшки жизни — в жизнь, я поделился им с родителями и получил их благословение. Отец сказал, что он гордится мной, а мать добавила, что, хотя ее религиозные чувства запрещают молиться за чью-либо смерть, она будет без каких-либо уточнений молить Бога об успехе моего начинания, причем в череде ежедневных молитв эта окажется первой.
Однако убить такого человека, как мой дядя, не так-то просто. Поэтому в качестве предварительной меры я, заботясь о своей безопасности, записался кандидатом в скалопризрачное отделение могущественного ордена Рыцарей убийства. Спустя некоторое время, когда истек мой испытательный срок, я уже, как полностью посвященный, получил допуск к спискам членов ордена — и лишь тогда узнал, кто в нем состоит: все обряды посвящения производились в масках, почти таких же, как были приняты в семье дядюшки! [73]
73
Это описание соответствует масонским обрядам. Конечно, общая обстановка масонской ложи передана здесь не менее гротескно, чем ранее — обстановка судебного заседания.
Каково же было мое изумление, когда в списке имен я обнаружил… своего дядюшку! Его фамилия значилась в третьей от начала строке, а должность звучала как «младший вице-канцлер Порядка». Тут я почувствовал, что судьба дает мне возможность превысить мои самые смелые мечты. Ведь доселе я рассчитывал совершить только одно лишь убийство, а теперь вдруг понял, что могу добавить к нему неповиновение (иерархам ордена) и предательство (интересов ордена). Моя добрая мать по такому поводу несомненно сказала бы, что это знамение свыше.