Мое непреклонное сердце

Лондон, октябрь 1820 года

Сначала пришли за малышом. Колин это помнил: ему тогда было восемь, и он был уже достаточно взрослым, чтобы осознать потерю, но слишком маленьким, чтобы чему-то помешать. И хотя он ожидал, что такое может случиться, само предчувствие не подготовило его к этому. Братьев своих он тоже не мог предостеречь.

Грейдон вообще ничего не понимал. Он и был как раз тем младенцем, за которым пришли. У него была такая милая мордашка и такая

неотразимая доверчивая улыбка, что, конечно же, его выбрали. В то время Грейдон — Грей не оценивал ни обстоятельств, ни окружающих его людей. В свои пять месяцев он не понимал, что у него уже есть семья, хотя и не такая большая, как три месяца назад. Малыш Грейдон заливался счастливым воркующим смехом, сиял ямочками на щеках и дрыгал пухлыми ножками. Он очаровывал без всяких усилий и совершенно бессознательно, так же как дышал, ел или плакал.

Поэтому, когда женщина подняла его на руки и он умиротворенно вздохнул, Колин решил, что такое поведение брата-младенца нельзя считать предательством.

Колин стоял в дверях кабинета директора приюта, держа за руку другого своего младшего брата. Декеру было всего четыре года, но он прижался к Колину всем своим маленьким тельцем, с волнением ожидая, какое решение эта супружеская пара из Америки примет насчет малыша Грейдона, он же Грей.

И вот наступил самый мучительный момент. Директор указал на обоих мальчуганов и с явным равнодушием спросил у американской четы:

— А этих вы тоже заберете или только одного?

Мужчина, который смотрел во все глаза на счастливую жену, обернулся и, казалось, увидел мальчиков впервые.

— Они братья, — объяснил директор. — Колин, Декер! Подойдите поближе. Вы должны познакомиться с новыми родителями Грейдона.

Эти слова директора развеяли последнюю надежду Колина на то, что эти люди не заберут Грея. Он послушно приблизился, не выпуская руки Декера.

— Здравствуйте, сэр, — серьезно сказал он и протянул американцу свободную руку.

Наступила неловкая пауза, затем мужчина изумленно хмыкнул и пожал Колину руку. Маленькая ладонь мальчика исчезла в его огромной руке. Позже Колин не мог, как ни пытался, вспомнить лицо этого человека. В памяти остались лишь крепкое сухое рукопожатие, живая басовитая усмешка и мгновенно угасшая надежда, которая до той поры еще тлела в его сердце.

Мужчина посмотрел на жену, которая ласково ворковала с младенцем, отвечавшим ей агуканьем и блаженной улыбкой. Было ясно, что малыш уже успел завоевать ее сердце. Теперь можно будет с легкостью выдать его за собственного ребенка. Никто из родственников и друзей не должен узнать, что это их приемный сын.

— Боюсь, я не смогу взять больше никого, — ответил мужчина, выпуская руку Колина. — Мы с женой хотели только маленького ребенка. — Чувствуя себя не очень уютно под взглядом двух пар детских глаз, он добавил:

— Вам не следовало приводить их сюда. Я же сразу сказал, что нас интересует только младенец.

Но директор сделал вид, что упрек не имеет к нему никакого отношения. Он

резко повернул голову к мальчикам и велел им выйти из комнаты. Его резкий обвинительный тон говорил о том, что их присутствие в этой комнате — это не его, а их инициатива.

Колин выпустил руку Декера.

— Не бойся, — спокойно сказал он брату. — Выйди, я скоро вернусь.

Декер смотрел широко открытыми голубыми глазами то на Колина, то на директора школы. Потом быстро вышел из комнаты, повинуясь скорее строгому взгляду Колина, чем свирепому взору директора.

— Я хотел бы попрощаться с братом, — сказал Колин.

У него был звонкий мальчишеский голос, но темные глаза смотрели по-взрослому серьезно, и было видно, что он не сдвинется с этого места, пока не исполнят его просьбу.

Директор школы выскочил из-за стола и попытался оттолкнуть Колина. Он смотрел на посетителей, стараясь угадать их настроение и намерения.

Мужчина поднял руку, останавливая директора коротким жестом.

— Ну конечно, — сказал он. — Дорогая! Мальчик хочет попрощаться со своим братом.

Женщина с явной неохотой отвела взгляд от младенца. Ее добродушная улыбка мгновенно погасла, как только она посмотрела на Колина. Голубые глаза сразу утратили мечтательное и ласковое выражение.

— Нет-нет, — решительно произнесла она — вокруг ее глаз лежали серые тени, похожие на лед, который начинает сковывать озеро по берегам, пока не затянет им всю гладь. — Я не хочу, чтобы этот мальчик трогал моего ребенка. Ты только посмотри на него! Он какой-то нездоровый. Это может навредить малышу.

Колина словно ударили. Всем своим худеньким телом он задрожал от этих слов. Почувствовав, как вспыхнули его щеки, он мучительно покраснел от злости и стыда за то, что не мог сдвинуться с места.

— Мальчик болен? — спросил директора мужчина. — Моя жена права: такой худой и изможденный.

— Он почти ничего не ест, — сказал директор. Он смерил Колина потемневшим взглядом, в котором явно чувствовалась угроза. — Пока он жил здесь, у него совершенно не было аппетита. Моя жена считает, что тот… случай подействовал на него больше, чем на остальных. Это и понятно — ведь он самый старший.

Будто не слыша разговора между директором и мужчиной, Колин упрямо продолжал:

— Дайте мне подержать моего брата. — И он протянул руки.

Мужчина мягко обратился к жене:

— Дорогая! Ну что он с ним сделает?

Она согласилась не сразу, мучительно раздумывая в течение нескольких секунд. Колин видел, как она, не выпуская младенца из рук, скосила глаза на дверь, будто прикидывая, можно ли убежать из комнаты. В конце концов она дала ему ребенка, ледяным тоном предупредив, чтобы он не уронил его.

Колин прижал своего маленького брата к худенькой груди, покачивая его, как это ему часто приходилось делать в последние три месяца. Отвернувшись от взрослых и не обращая внимания на тяжелые вздохи женщины, он поправил малышу одеяльце и разгладил его муслиновую рубашечку.