Мое обретение полюса
Шрифт:
Каждый предмет снаряжения по возможности нес двойную службу, у нас не было ни одной унции мертвого груза.
Мы совершили несколько исследовательских поездок по Свартенвогу, во время которых устраивали склады и изучали состояние льда и суши. Наконец я назначил старт на 18 марта 1908 г.
Наступило время расстаться с нашими преданными эскимосскими друзьями. Взяв по обыкновению на прощание их руки в свои, я поблагодарил их как только мог за преданную службу. «Тигиши айаунг улук!» (Большой гвоздь) — повторяли они, желая мне удачи.
Затем почти при ураганном норд-весте со снегом они повернулись ко мне спиной и двинулись в обратный путь. Кроме снаряжения они взяли с собой немного продовольствия, потому что знали, что на обратном пути можно будет успешно охотиться.
Даже тогда, когда они скрылись из виду, сквозь шторм и метель до меня все еще доносились их приветливые голоса. Эти преданные люди сопровождали меня до тех пор, пока я не сказал им, что их услуги мне больше не нужны. Они помогали не только ради скромной оплаты — ножей и ружей, они по-настоящему хотели быть полезными мне. Прощание с ними вызвало щемящее чувство тоски.
Мы тщательно обшарили окрестности Свартенвога, потому что Пири заявлял, что оставил здесь склад. Это заявление Пири использовал для того, чтобы убрать с карт название Свартенвог, которое было дано Свердрупом. Когда Пири достиг этой точки, он поставил на карте иное название — «мыс Томаса Хаббарда» — в честь того, кто с легким сердцем вложил деньги в его руки. Однако указанный склад Пири не был найден, и я сильно сомневаюсь в том, что Пири когда-либо достигал этой точки, а если и достигал, то только с помощью бинокля, да и то с большого расстояния. [102]
Note102
Это обстоятельство Р. Пири позднее использовал для обвинения Ф. Кука в том, что он никогда не посещал мыс Свартенвог. Однако на современных картах мыс Томаса Хаббарда находится в 12 километрах от мыса Свартенвог. Видимо, оба американских полярника с разрывом в два года посетили различные мысы.
Снежные заряды хлестали нам прямо в лицо, и стартовать сразу же после ухода эскимосов было невозможно. Вернувшись в иглу, мы влезли в наши спальные мешки и проспали еще несколько часов. В полдень горизонт очистился. Ветер зашел на зюйд-вест и подул с умеренной силой. Поскольку прошлой ночью мы выдали собакам двойной рацион, теперь их можно было не кормить два дня. Наступило время старта. Мы быстро погрузили нарты. Пристегнув упряжки, мы опустили бичи на спины собак, и они понеслись прыжками, огибая глубокие ледяные расселины в больших па-леокристических ледяных полях. [103]
Note103
Так Дж. Нэрс во время экспедиции к полюсу в 1875–1876 гг. называл многолетние льды, которые, по его оценкам, достигали 25 метров (по-видимому, с учетом торошения или замеров обломков шельфовых ледников). В настоящее время этот термин не используется.
Наше путешествие началось. Грубый лед, снег с которого был сметен в предыдущий сильный шторм, звучно хрустел под полозьями быстро скользящих нарт. Даже на этой неровной поверхности собаки тянули нарты достаточно быстро, и мне было трудно шагать впереди. Лай звенел вокруг нас и отдавался эхом от утесов, которые остались позади. Проносясь прозрачными ультрамариновыми узкими ущельями, огибая миниатюрные ледяные горы, мы вскоре затерялись в волнистых торосах. Неровный твердый лед временами угрожал сломать нарты. Мы карабкались на ледяные горы, стоявшие стеной, перепрыгивали через опасные провалы, держа на один румб от норда к весту. Вскоре земля позади нас словно растаяла в плывущих по небу облаках и насыпанных ветром заносах. Оглянувшись, я увидел нечто похожее на декорацию — кружащую, как в водовороте, туманную серую пелену. По обе стороны от нас ледяные торосы выгибали к небу свои горбы, как бы корчась от боли. За мной следовали четверо плотно упакованных нарт, влекомых 44 собаками, которых подгоняли четыре опытных каюра. Собаки гарцевали на льду, раздавались возбужденные крики эскимосов. Мое сердце колотилось в груди, душа пела. Я ощущал, как в такт прыгающей собачьей упряжке пульсирует моя кровь. Легкий топот собачьих лап, вид их косматых, устремленных вперед тел наполняли меня радостью. С каждым пройденным футом, с каждой минутой, проведенной в действии, я приближался к своей цели.
Наш первый переход, за который мы продвинулись на 26 миль, был удовлетворительным. Казалось, это предвещало успех.
Мы разбили лагерь на необычно высоко приподнятом ледяном поле. Вокруг нас высилось много больших торосов, с подветренной стороны которых образовались сугробы из плотного снега. Вообще на морском льду трудно найти снег, пригодный для нарезания снежных блоков. Здесь же такого снега было в изобилии. Мы прилежно трудились в течение часа и соорудили комфортабельное иглу. Мы заползли в него, благодарные за то, что оно укрыло нас от пронизывающего ветра.
Собаки, зная, что не получат корма до утра, свернулись в клубки и погрузились в сон. Мои спутники прикрыли лица своими длинными волосами и спокойно уснули. Мне же заснуть так и не удалось. Следовало снова продумать все касающееся нашей кампании, чтобы принять окончательное решение, и не только ради достижения места нашего назначения. Приходилось думать о судьбе двух эскимосов, которым вскоре предстояло самостоятельно возвращаться в Анноаток, о запасах, оставленных на случай нашего возвращения. Их следовало хорошенько защитить от волков и медведей.
Я снова задумался о нашем возвращении к земле. Мне было трудно предугадать, каким курсом мы это проделаем. Многое будет зависеть от того, с чем мы столкнемся на пути к полюсу и обратно. Хотя мы и оставили склады с запасами для возвращения по маршруту вдоль пролива Нансен через Кенон-фьорд и по Земле Артура, но я сильно сомневался в возможности возвращения именно этим путем. Я знал, что в случае сильной подвижки льдов на восток мы лишимся возможности выбирать маршрут возвращения. Вполне возможно, что нас неумолимо отнесет к Гренландии, и тогда придется искать дорогу вдоль ее восточного или западного берега.
На мой взгляд, этот дрейф совсем не угрожал нам какой-то неминуемой бедой. На западном берегу Гренландии нам помогут сохранить жизнь овцебыки, а что касается восточного берега, то там мы сможем добраться до острова Шаннон, где экспедиции Болдуина и Циглера [104] оставили большие запасы. Казалось вполне вероятным, что большая протяженность берегов Америки на севере предоставит нам возможность избрать безопасный маршрут с отклонениями на запад. Я уснул, размышляя обо всем этом. К утру воздух очистился от морозных кристаллов. Было очень холодно, но не только потому, что температура была -56°, а из-за сырости, которая пронизывала до костей. С запада дул легкий бриз. Солнце сияло в морозном голубом небе.
Note104
Видимо, речь идет об одном из вспомогательных складов, созданных для обеспечения полюсного отряда экспедиции Болдуина — Циглера на случай их возвращения на базу на Земле Франца-Иосифа. Во время экспедиции (1901–1902 гг.) так и не было предпринято попытки достижения полюса.
Пристегнув собак, мы стартовали. В течение нескольких часов нам казалось, что мы парим в каком-то белесом пространстве. Затем лед изменился. Обширные поля мощного, похожего на глетчерный, льда уступили место полям, меньшим по площади и с менее мощными льдами. Они были отделены друг от друга полосами битого льда, который имел вид гребней сжатия. Это были трудно проходимые барьеры, причинявшие нам много хлопот. Нам удалось значительно продвинуться вперед, прорубая дорогу ледорубом. Во время нашего второго пробега по полярному морю мы покрыли 21 милю. Сначала я намеревался как можно скорее отослать назад эскимосов Кулутингва и Инугито, которые остались помочь нам преодолеть тяжелый паковый лед, однако продвигались мы не так успешно, как я рассчитывал. Итак, хотя мы едва могли поделиться с ними кормом для их собак, эти двое вызвались идти с нами еще сутки.