Мое волшебное чудовище

Авторская обложка Игоря Соколова с его фотоинсталляцией Игорь Павлович Соколов

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Как будто не я сейчас, а кто-то другой вместо меня сидит в комнате общежития со своим странным другом Леллямером. Наши уставшие за день глаза быстро меркнут как мысли ни о чем. Однако, кажется,

Может поэтому он и пьет против всякого смысла, и вновь пропадает в своей неосуществимой мечте. Я тревожно вглядываюсь и вижу вдруг, что его уже нет, одна лишь тень от лампы падает на расплывающийся в моих глазах конспект по метафизике и снова напоминает мне о несчастном существовании и невидимых мирах.

И вот здесь, в темноте, совсем рядом, из бескрайней ночи происходит вдруг она… Волшебная и прекрасная женщина, женщина – Фея из сказки…

Я вижу ее в окне и понимаю, что вся она соткана из воздуха. Стекла тотчас исчезают вместе со стенами, а сильные ветра вместе с ее ласковыми и чудными прикосновениями поднимают меня на необозримую высоту горящего снами пространства. И я не иду, а плыву, лечу к ней, к моей Волшебнице, но она тут же исчезает. И я опускаюсь в глухое таинство ночи и на моем языке с моими страстными чувствами; вдруг снова возникает она. Живая и отчаянная птица, и чуть касаясь, летит вся в меня…

Моя Любовь отдаст Тебе Бессмертие, – неистово шепчет ее раскрытая душа.

Ты понимаешь, – шепчу я ей сквозь слезы, – мне, кажется, что я недостоин тебя, хотя разве люди могут быть достойны своих богов?! Но я, пусть и юный, пусть я смешной и жалкий,

я все же люблю тебя!

Тихий шелест за окном уносит мои слова, но я все же ощущаю свою волшебницу, ее голова опущена на мои ладони и мне явственно слышно ее спящее дыхание. Она дышит как плывет, и спит как видит, она – сказка из моего детства, она, та самая кукла, которую я любил держать в своих руках и ласкать как ребенка, она мечта, а поэтому досягаема лишь во сне или в этом пьяном бреду.

Я тоже глотнул из бутылки Леллямера, и теперь, когда он исчез из моих глаз, рухнув под стол, я сидел за этим облезлым столом, и пытался снова увидеть или хотя бы вообразить ту самую таинственную женщину, свою еще не обретенную любовь.

По коридору чуть слышно крадется пьяная Матильда, отдающаяся всем подряд за деньги. Иногда мне кажется, что это вовсе не Матильда, а ее призрак тихо крадется за невидимым счастьем! Целый день к ней ходят любовники, а ночами она пропадает у своего бывшего мужа и приползает только под утро.

Иногда я прикладываю ухо к нашему облезлому столу и слышу самую настоящую загробную тишину. Сейчас Волшебница так странно молчит в моем окне, что я со страхом думаю, что я не пьян, а просто схожу с ума. Вдали шумит поезд. Скоро загорится на горизонте рассвет, но сейчас все еще ночь и кто-то ходит один по мерцающему небу и может быть как я, вызывает духов.

Их тягучие, похожие на стон голоса, складываются в звездную бесконечность, из который их заунывный мотив снова проваливается в меня. Я курю, и молча складываю из окурков силуэты, а в голове моей складываются какие-то странные стихи:

Опять это Волшебница, близкая и далекая, неведомая как сама ночь. Ночь стонет о Боге, а я о своей волшебнице, и в чем разница, если глаза мои только в Волшебнице, а на небе сплошная мгла. И Волшебница, и мгла быстро растворяются, а мне остается только пустая истомленная моими сумеречными вздохами комната, да сладко спящий в обнимку с пустой бутылкой Леллямер.

Приглушенный туманом свет быстро опускается на мое беззащитное тело, и только в этот миг я вдруг осознаю, что моя Фея словно ангел, растворилась за окном, вместе с бледной тенью моего грустного воображения.

И я как помешанный, начинаю бормотать только что пришедшие в голову стихи:

Лемлямер неожиданно с криком просыпается словно ему приснился какой-то кошмар, и жалобно поскуливая, смотрит на меня, даже не пытаясь подняться с пола и отделить от своих рук пустую бутылку. Он даже не знает, что здесь ночью была моя Волшебница, что она останавливала часы и принадлежала мне целую Вечность.

Я схожу с ума от мыслей и нетерпеливо приподнимаю с пола постанывающего Леллямера.

Его рыжий ежик на голове невозможно никак расчесать, и поэтому он ворчливо моет голову прямо из-под крана.

Что-нибудь случилось?! – спрашиваю его я, как-то бессознательно оглядывая заваленный мусором угол нашей общей кухни.

О, – восклицает Леллямер и хватается сырыми руками за мои холодные вздрагивающие пальцы, – это невозможно передать никакими словами – одни бабы, и все абсолютно голые! И такие хорошенькие!

И ты с ними?! – усмехаюсь я.

Ну конечно, скромник ты наш! – лукаво смеется Леллямер.

Потом мы убегаем на учебу, и забываемся на лекциях сладким сном. Едва дотронувшись рукой до лба, мы прикрываем закрытые глаза и голос профессора Цикенбаума уже звучит в наших ушах как нежная колыбельная.

Вот так бы спать и не просыпаться, – шепчет умиротворенный плавной речью профессора Леллямер.

Да уж, – блаженно вздыхаю я, не отнимая руку ото лба, и не раскрывая глаза.

Как приятно осуществить даже самое обыкновенное свое желание!

Ближе к вечеру Леллямер зовет меня в общежитие к ткачихам, но я отказываюсь. Он упорно твердит мне, что уже пора становиться мужчиной, и что, мол, ткачихи бабы безотказные, но я все равно упрямо не соглашаюсь. Наконец, он назвал меня недоразвитым членом всех существующих на свете Академий и был таков. Увидел я Леллямера только рано утром.

По природе женщины больше других животных склонны к разврату, – заговорил со смехом пьяный Леллямер…

Мне не надо было рассказывать, что он только что вернулся из общежития текстильного комбината, которое считается у нас в городе чем-то вроде бесплатного борделя.