Могила девы
Шрифт:
А ведь только возможность выступить потянула ее в дорогу.
Может, это знак, что не следовало ехать? Предостережение, чтобы она не строила никаких планов? Предзнаменование?
Теперь Мелани хотела только одного: оказаться в доме, который снимала, запереть дверь и выпить чашку чаю. Даже сдобрить черносмородиновой настойкой. Затем послать брату факс в больницу в Сент-Луисе и рассказать ему и родителям, что с ней приключилось. Мелани, когда нервничала, наматывала свои светлые волосы на согнутый средний палец, тогда как остальные оставались прямыми. Этот жест руки означал «сияние».
Автобус тряхнуло. Медведь вслед за серой машиной свернул с дороги
Проехали под электрическими проводами, на которых сидели птицы. Большие птицы. Вороны.
Мелани посмотрела на машину, следующую впереди. Ей так и не удалось рассмотреть водителя, того, кто прятался на пшеничном поле. Сначала Мелани показалось, что у человека в «шеви» длинные волосы. В следующее мгновение она решила, что он лыс или коротко подстрижен, а затем — что на нем шляпа.
«Шевроле» повернул направо, на заросшую травой колею. Мелани догадалась, что водитель серого автомобиля увидел впереди десятки полицейских машин. Скосила глаза и посмотрела в ветровое стекло. Но никаких полицейских машин не увидела. Автобус последовал за «шеви». Медведь что-то бормотал себе под нос. Горностай оглядывался на едущую за ними патрульную машину.
Затем Мелани увидела, куда они направлялись.
«Нет, — подумала она. — Только не это!»
Теперь Мелани знала: надежды на то, что эти трое быстро сдадутся приближающимся полицейским, нелепы. Она поняла, куда они едут.
В самое плохое место на свете.
Серая машина свернула в заросшее сорняками поле. В его конце у реки приютилось давно заброшенное фабричное здание из красного кирпича. Темное и неприступное, как средневековая крепость. Перед ним еще сохранились остатки заборов, некогда разделявших загоны для скота, но большую часть поля захватила канзасская прерия с ее не такой уж высокой порослью — осокой, бородачом и буйволовой травой.
«Шеви» направился прямо к зданию, автобус последовал за ним. Обе машины остановились слева от входа.
Мелани посмотрела на красноватый кирпич.
Когда ей было восемнадцать лет и она училась в школе для глухих Клерка Лорена [1] , ее привез сюда сверстник — будто бы на пикник, но на самом деле для осуществления того, чего хотят восемнадцатилетние мальчишки и чего, как казалось Мелани, хотела она сама. Но когда они, захватив с собой одеяло, вошли внутрь и Мелани увидела мрачное помещение, ее охватил страх. Она выскочила отсюда и больше никогда не видела ни оставленного ею в полном недоумении парня, ни этого здания.
1
Лорен, Клерк (1785–1869) — вместе с Томасом Хопкинсом Галлаудетом основал в Хартфорде (штат Коннектикут) первую в Северной Америке школу для глухих.
Но хорошо помнила его. Заброшенная скотобойня, место смерти. Место тягостное, мрачное, опасное.
И темное. Как же Мелани ненавидела темноту! (В свои двадцать пять лет, в доме с шестью комнатами, она держала пять ночников.)
Горностай распахнул дверь автобуса и вытащил за собой Сьюзан и миссис Харстрон.
Патрульный автомобиль с одним-единственным полицейским внутри остановился у въезда на поле. Коп вышел из машины, держа в руке пистолет,
Бандиты стали подталкивать девочек ко входу на бойню. Медведь ударил камнем цепь, запирающую дверь, и разорвал ржавые звенья. Горностай взял из багажника серой машины несколько больших мешков, а ее водитель по-прежнему сидел за рулем и смотрел на здание. Блики на стекле все еще мешали Мелани разглядеть его, но ей показалось, что этот человек почувствовал себя свободнее и с любопытством рассматривает башенки и темные окна.
Медведь рывком открыл дверь и вместе с Горностаем втолкнул девочек в здание. Внутри пахло пещерой, и ничто не напоминало о том, что когда-нибудь здесь обитали люди. Грязь, экскременты, плесень, гниль, распространяющая приторную вонь, прогорклый животный жир — все это било в нос. Здание представляло собой лабиринт проходов и загонов. В загонах стояло ржавое оборудование, валялись остатки старых механизмов. Под потолком висели ряды ржавых крюков. И все окружала тьма — хоть глаз выколи, как и запомнилось Мелани.
Медведь провел учениц и учительниц в полукруглый зал, выложенный плиткой. Помещение без окон пропитывала сырость. На полу и стенах темнели бурые пятна. Потертый деревянный пандус вел в левую часть помещения. Смонтированный над головой конвейер с крюками для туш исчезал справа. В центре располагался сток для крови.
В этом зале убивали животных.
Ветер холодный — разве это хорошо?
Киэл схватила руку Мелани и прижала к себе. Миссис Харстрон и Сьюзан, то и дело кидавшая на бандитов ненавидящие взгляды, обняли других девочек. Джойслин всхлипывала, близняшки тоже, у Беверли начался приступ астмы.
Восьми серым птичкам некуда лететь.
Они сгрудились на холодном сыром полу. В сторону метнулась крыса — шкура тусклая, словно старое, обветренное мясо. Затем снова открылась дверь. Мелани, защищаясь от яркого света, прикрыла рукой глаза.
Он стоял на пороге в холодном свете дня.
Низенький и худощавый.
Вдоль продолговатого лица висели блеклые, светлые космы. В отличие от других на нем была только майка с напечатанной фамилией: Л. Хэнди [2] . Но для Мелани он был отнюдь не Хэнди и не какой-нибудь Лэрри или Лу. Она почему-то сразу вспомнила актера, который играл Брута в последней постановке «Юлия Цезаря» в Канзасском театре для глухих.
2
Handy — близкий, доступный (англ.).
Л. Хэнди положил на цементный пол два тяжелых полотняных мешка. Дверь закрылась, мертвенный свет потух, и Мелани рассмотрела его тусклые глаза и тонкие губы. Еще она заметила и поняла, что сказал Медведь:
— Какого черта? Мы отсюда ни за что не выберемся!
А затем будто ясно услышала голос Брута — такое иногда случается: глухие различают призрачные человеческие голоса, звучащие совсем не по-человечески:
— Не имеет значения. Абсолютно никакого.
Говоря это, он смотрел на Мелани, и его ледяная улыбка предназначалась именно ей. Указав на ржавые прутья, он велел двум другим мужчинам надежно запереть дверь.