Могила галеонов
Шрифт:
— Но мы, англичане, прежде всего джентльмены, — продолжал Грэшем, повернувшись к своим товарищам, морякам с «Елизаветы». Те одобрительно загудели, поддерживая его. Им по душе пришелся лондонский джентльмен, сумевший вывести их из-под огня испанской галеры, который вел себя с ними как командир и боевой товарищ. И вообще, все происходящее казалось им хорошей забавой. Они знали: он действительно может «покорить» испанскую стерву — и желали ему удачи.
— Мой командир, — продолжал Грэшем, — сам легендарный сэр Фрэнсис Дрейк, гроза морей! — Судя по реакции моряков, они и на сей раз согласились с Грэшемом. — Вам нечего бояться его или его подчиненных. — Тут англичане засмеялись. Каждый из них чувствовал вожделение к испанке — и ей «нечего было опасаться»! — Вам только, — закончил он свою речь, снова поклонившись девушке, — следует относиться к сэру Фрэнсису с таким же почтением, с каким он, несомненно, отнесется к вам.
Дрейк наконец вновь обрел дар речи. Он повернулся к Грэшему и прошипел ему на ухо:
— Если я справился с делом в дерьмовом Кадисе, то как-нибудь управлюсь и с испанской шлюхой без вашей помощи.
И все же он не мог скрыть чувства некоторого облегчения. И конечно, эта испанка являлась вовсе не шлюхой, а девушкой из приличного общества.
Испанка продолжала стоять молча. Идти ей было некуда, а ответа от нее не последовало. Теперь заговорил Дрейк.
— Мадам, — начал он, поклонившись не менее учтиво, чем Грэшем, — отныне вы находитесь на борту английского корабля. А мы, англичане, с уважением относимся к нашим женщинам. Мы не дикари и не насильники.
«Если бы так!» — подумал Грэшем, много слышавший о лихих рейдах Дрейка. Но тот умел хорошо говорить, когда считал это нужным.
— Вы можете удалиться в свою каюту, пока я поговорю о деталях сдачи корабля с вашим капитаном. Я лично ручаюсь за вашу безопасность и выделяю вам вооруженного охранника.
— Сказав так, он величавым жестом протянул ей руку с перстнем для поцелуя.
Продолжение оказалось неожиданным для всех присутствующих.
Беззащитная пленница, которой всемогущий Дрейк гарантировал личную неприкосновенность, высоко подняла голову (казалось, она стала еще выше ростом) и отчеканила:
— Я не целую руки своих покорителей! — И испанцы, и чужаки-англичане ахнули. — Я не подчиняюсь ни одному мужчине. Я принимаю ваше обещание личной безопасности для меня и для других невинных женщинов нашего корабля. — Испанские моряки захихикали. На их корабле находилось немало «женщинов», но лишь немногие из них могли действительно именоваться невинными. — Вашей заботе подлежат все бедные души на борту «Сан-Фелипе»: женщины, дети, команда… и офицеры. — Она бросила насмешливый взгляд на своего капитана.
«Будь она здесь капитаном, они бы скорее пошли ко дну, чем сдались», — подумал Грэшем. Почему все же красивые женщины столь высокого о себе мнения? Отчего они считают, будто мир должен лежать у их ног?
— Но все мы не ваша собственность, — закончила испанка свою речь и, подобрав длинные юбки, направилась в каюту. Она заблудилась и пошла вовсе не к нужной ей двери (войди она в нее — то, пожалуй, свалилась бы в трюм). Один из английских моряков галантно указал ей на нужную дверь.
А Дрейка захваченная богатая добыча волновала больше, чем всякие женские капризы. Он потребовал от капитана показать ему корабль и, прежде чем уйти, сказал, обращаясь к своим людям:
— Здесь денег столько, что вы можете купить себе всех женщин в Девоне!
Сэр Фрэнсис Уолсингем скорчился от приступа боли, вызванного камнями в почках. Он уже изучил течение приступов и знал, когда примерно это должно закончиться. Боль прошла, как проводит всякая боль («Как проходит и жизнь», — подумал Уолсингем), и он с облегчением откинулся на спинку кресла.
Он снова взглянул на исписанный лист бумаги на столе. Его агент вручил листок одному из больных моряков, отправленных Дрейком домой (хотя болезнь этого человека, похоже, состояла только в желании получить деньги от Уолсингема). Рапорт оказался интересным. Значит, Дрейк учинил погром в Кадисе и нанес большой ущерб торговому флоту Испании. Тем лучше! Однако Дрейк упорно отказывается высадить на берег молодого Грэшема. Чем же вызвано подобное неповиновение? Уолсингем — могущественный человек, и если Дрейк не сошел с ума (что тоже не исключено), тогда его нежелание высадить Грэшема на берег должно означать чей-то приказ держать его на корабле — приказ человека еще более сильного, чем Уолсингем. Кто же занимает более высокое положение и может позволить себе пойти наперекор Уолсингему? И конечно, это мог быть Бэрли. А если Бэрли, то и его сын Роберт Сесил.
Уолсингема волновало не только, кто именно мог отдать такой приказ, но и с какой целью. Знание имело для этого человека не менее важное значение, чем кровь, — оно являлось для него источником жизни. Кто-то мешает одному из его агентов выполнить его приказ. Кто и зачем — выяснить это стало теперь главной задачей Уолсингема.
Глава 5
Июнь 1587 года
Фландрия, Азоры, Эскориал
Это были испытанные вояки, и подобно многим своим товарищам они пьянствовали, сквернословили, распутничали, подобно сынам ада, но и дрались с адским ожесточением, добывая победу в одной кампании за другой. От них на вид ничем не отличался один военный, окруженный ими со всех сторон, вместе с другими пробиравшийся вперед по пояс в воде и так же ругавшийся, как остальные. Все они держали личное оружие высоко над головами, хотя все равно лил дождь, и неизвестно, в какое состояние мог из-за этого прийти порох. Человек, шедший в середине отряда, вдруг споткнулся и едва не упал в воду.
— Осторожнее, государь! — Один из солдат бросился к нему и поддержал его.
— Спасибо, — отвечал герцог Пармский. — Проклятие! И кто только все это придумал?!
Промокшие и утомленные солдаты невольно рассмеялись, услышав его слова.
— Наверное, государь, вы помните, что это были вы, — с улыбкой ответил тот же солдат.
Они с трудом выбрались на другой берег канала. Кадзанд, где они сейчас находились, являлся захолустной дырой. Перед ними открылась голая песчаная равнина, без малейших признаков хоть какого-нибудь деревца. И все же этот район, очень важный для обороны канала, мог открыть дорогу на порт Слис.
Конечно, полагал герцог, лучше бы они достигли Остенде — лучшего глубоководного порта для испанского флота, который хотел послать сюда король. Ведь, овладев Остенде, они могли бы потом не испытывать трудностей в самой Англии, где в то время не было настоящей армии. Но Остенде слишком хорошо защищали отборные английские войска. Значит, Слис был самым реальным вариантом. Этот порт не был глубоководным, но находился в сердце системы каналов и протоков, тем самым обеспечивая герцогу единственный военный план, в который тот верил.
Его армия стояла во Фландрии, в сорока милях от английского берега. Попади его войска в Англию, они бы прошли через эту страну, как нож сквозь масло, потому что англичане могли выставить против них только ополченцев, вооруженных дубинами и топорами. Испания же вполне может теперь послать большой флот: после присоединения Португалии она получила в свое распоряжение настоящие океанские корабли. Но как быть с голландским флотом трижды проклятого Юстина из Нассау? Он-то больше всего и беспокоил герцога Пармского. На своих приспособленных к мелководью, легких, но при этом хорошо вооруженных суденышках голландцы могут перекрыть дорогу его людям на уязвимых барках при выходе из каналов в открытое море. А великая королевская Армада в этом случае сможет быть только свидетельницей их разгрома, стоя вдали, в глубоких водах, но не сможет войти в мелкие воды, где хозяйничают голландцы.