Могила галеонов
Шрифт:
Андалусия являлась военной провинцией Испании. Войско, прежде всего местное ополчение, стояло здесь как раз для того, чтобы отражать набеги корсаров. Герцог мог за несколько часов собрать в поход триста кавалеристов и три тысячи пехотинцев из разных местных гарнизонов. Он раздумывал, собрать ли их у себя дома, в Сан-Лукаре, или приказать им присоединиться к нему по дороге. Или лучше отправить их прямо в Кадис? Решив, что сейчас важнее всего — быстрота, герцог выбрал последний вариант. У себя он не соберет войска раньше полудня, а многие придут и к вечеру. Что из того, если он сам пока не будет командовать ими? Герцог едва заметно усмехнулся. Может быть, даже лучше, если командование возьмет на себя комендант крепости Кадиса. Еще немного промедления, и Дрейк получит
Подавив в себе желание тут же пойти и сесть на коня, хозяин уселся в столовой, где слуги подали ему разные холодные мясные блюда, оставшиеся от вчерашнего ужина. Он располагал не больше чем двадцатью минутами.
Небольшой свиты герцога — всего тридцать всадников и пятнадцать слуг — было пока достаточно. Верховые солдаты, обычно сопровождавшие его, являлись отборными кавалеристами, сидевшими на лучших конях, и только человек, лишенный разума, мог в такое время не послать их в гарнизоны и на аванпосты, собираясь отправить войска и ополчение в Кадис.
Герцог не оглянулся на любимые им апельсиновые рощи. Он только кивнул на прощание своим домашним, вышедшим проводить его. Дать сейчас волю чувствам значило бы проявить слабость публично и не соблюсти поддерживаемую им дистанцию между ним самим и простыми людьми, которыми он управлял. Он не уступил побуждению оглянуться и посмотреть в глаза жене. О нем болтали, будто он подкаблучник, женатый на португальской ведьме. Как мало знают люди!
Вскоре после того как провожатые скрылись из глаз, Сидония пришпорил коня. Даже великий герцог не будет защищен от ярости короля, если прибудет в Кадис, когда от города останутся дымящиеся руины. Герцог невольно посмотрел на небо и тут же выругал себя за глупость. Расстояние до Кадиса было, конечно, слишком велико, чтобы увидеть дым пожарищ, — разве что Дрейк подожжет все побережье.
Глава 4
Май — 18 Июня 1587
Нидерланды, захват Сан-Фелипе
Правитель Нидерландов Алессандро Фарнезе, герцог Пармский, прочел письмо своего родича Филиппа II Испанского с великим вниманием. Помощники герцога безмолвно ожидали его указаний. Письмо оторвало его от позирования художнику, писавшему портрет герцога. Именно поэтому он красовался сейчас в экстравагантном наряде: при непокрытой голове шею его окаймляли широкие, по моде, брыжи, камзол украшало золотое шитье, причем сам камзол и рукава в кружевах различались по цвету. Однако прежде всего привлекало к себе внимание лицо герцога. Но не прямой нос, коротко стриженные черные волосы или ухоженные борода и усы. Взгляд приковывали темные глаза герцога: в них ощущались какая-то загадочность и глубина, как у человека, много повидавшего и пережившего. Посторонним людям казалось странным, что у него такой грустный взгляд. В конце концов, он являлся внуком императора Карла V, племянником короля Филиппа II, человеком, о котором можно сказать, что он не просто родился в сорочке, а при его рождении мир лежал у его ног. Кроме того, это был человек сильный, красивый и, бесспорно, умный. Чего же ему недоставало? Главу дома Фарнезе уважали не только в Италии, но и во всей Европе. К тому же с самого начала герцог Пармский выбрал для себя карьеру военного. В двадцать шесть лет он служил помощником коменданта во время битвы при Лепанто. Многие молодые люди погибли в той легендарной битве, а те, кто остался жив, покрыли себя неувядающей славой. Ведь именно тогда удалось остановить орды неверных; и победа эта свершилась не ради людей, но во имя Бога.
А потом в тридцать восемь (всего лишь!) лет герцога назначили командующим королевской армией во Фландрии, тревожной провинции, где голландцы-еретики воевали не только с испанцами, своими временными хозяевами, но и с истинной верой. Ему удалось снова завоевать большую часть Фландрии благодаря своей блестящей стратегии, тактике и умению использовать фанатичную преданность своих солдат. Говорили, будто Антверпен станет могилой для этого военачальника, которого ждет унизительное поражение, но он посрамил болтунов, взяв Антверпен. Если многие испанцы считали Дрейка исчадием ада, то не меньше англичан так же оценивали герцога Пармского.
Герцог дочитал письмо, аккуратно сложил и вернул секретарю.
— Мы готовим вторжение в Англию, — объявил герцог своим помощникам. Те вопросительно посмотрели друг на друга. — Король сейчас собирает великую Армаду, — продолжал он, — намереваясь послать ее к берегам Англии. Она отвлечет на себя английский флот, а мы, воспользовавшись этим, переправимся через Ла-Манш и высадимся в Англии.
Герцог говорил спокойно, никак не выдавая своих чувств. В его распоряжении находилась тридцатитысячная армия, лучшая в Европе и в мире. Никто не сомневался: если только эта армия сможет высадиться на английских берегах, она пройдет через Англию, как нож через кусок масла. Его подчиненные не знали, что сказать. Наконец один из них решился нарушить молчание. Он служил герцогу со времени битвы при Лепанто, пользовался его наибольшим доверием и нередко говорил и от имени своих товарищей.
— У нас здесь нет глубоководных портов, — сказал он. — Голландцы выходят в море на мелководных судах, патрулируя свое побережье, и могут входить в гавани, куда не войдет ни один большой португальский галеон.
Ни для кого не являлось секретом, что после недавнего присоединения Португалии ядро испанского военного флота составляли лучшие португальские корабли. Испанские галеры предназначались для сравнительно тихих вод Средиземного моря. Португалия же, ныне вассальная по отношению к Испании, давно умела строить океанские галеоны, и некоторые из них считались самыми прочными и надежными в мире. Герцог Пармский молча посмотрел на своего помощника. Тот продолжал:
— Легкие голландские суденышки смогут потопить наши баржи, прежде чем мы встретимся с испанской Армадой.
— Да, и «мы никогда не возьмем Антверпен», — ответил герцог с намеком более чем прозрачным. — Они все же взяли Антверпен, совершив невозможное.
— Но как? — спросил вдруг один из старших офицеров, которого герцог также знал как одного из самых верных людей. Они вместе бывали на переднем краю боевых действий. Герцог Пармский чаще бывал со своими офицерами на фронте, чем в своем штабе. Это была одна из причин, почему его любили подчиненные.
— Как мы взяли Антверпен? — переспросил герцог. — Мне казалось, вы знаете это. Разве не вы планировали ту операцию? — Люди, сидевшие за столом, рассмеялись, напряжение смягчилось.
— Речь не об Антверпене, государь. — Офицер с улыбкой поклонился герцогу в знак принятия шутки. — Каким образом наши солдаты смогут попасть в Англию, обойдя голландские суда?
— Существуют каналы, старые и новые, — задумчиво ответил герцог. Все знали: по его приказам на голландских равнинах его люди роют новые каналы за несколько дней, так что его солдаты появились там, где их никто не ждал. — Есть пустые суда, которые можно послать к побережью и отвлечь внимание треклятых голландцев от их настоящего противника. Существуют высадки на берег в полночное время, когда никто, даже голландцы, не может разглядеть, что происходит, если все происходит достаточно быстро. — Неожиданно он встал, и его помощники почтительно склонили головы. — Но прежде всего у нас есть армия. Что, если мы возьмем Слис? Остенде? Наконец, всю Фландрию?
Офицеры невольно напряглись в ожидании дальнейших слов герцога. Их командующий предлагал последний сокрушительный удар, чтобы наконец покончить с войной, стоившей Испании больших денег и большой крови.
Герцог Пармский сделал знак секретарю, и тот снова передал ему письмо короля.
— У меня будет достаточно времени все это продумать, — заметил герцог. — Я не поеду в Парму. Король пишет: мой долг — оставаться здесь.
Итак, герцог не получил разрешения навестить свою родину и имение, недавно им унаследованное. Он официально запросил отпуск в зимнее время, когда кампания не ведется и враждующие войска находятся на зимних квартирах.