Могила галеонов
Шрифт:
Если бы он только мог захватить глубоководный морской порт! Это позволило бы королевской Армаде войти в порт, взять на корабли его войско и разгромить английский флот в Ла-Манше. Но у него не было времени.
Нет, помочь ему одержать победу может только хитрость, благодаря которой он до сих пор и одерживал победы, так что о его армии люди теперь говорят в таком же тоне, как о древних победоносных римских легионах. Слис для герцога Пармского будет означать власть над всей паутиной каналов и водных путей. Тогда он сможет послать свои барки на север, отвлекая внимание поганых голландцев.
Потом его войско вторгнется в
Герцог Пармский взобрался на песчаный холм — самую высокую точку Кадзанда. Где же баржи с припасами и оружием, нужные ему для достижения ближайшей цели? Он вздохнул. На войне никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Он знал: они должны появиться здесь, их появление просто отсрочено превратностями войны. Несколько часов испанцы провели в тревожном ожидании: лишь бы противник не атаковал их со стороны моря. Ведь с подмокшим порохом они могли сражаться только холодным оружием. Они ждали прихода барж, но одновременно рыли окопы и готовили позиции для пушек.
Один из солдат передал что-то своему командиру — подмокшую галету, на которой отпечатались следы грязных пальцев солдата. Проклятие! Почему он вечно, отправляясь в военный поход, забывал приказать слугам упаковать провизию? Могли бы, впрочем, и сами научиться этому. Но сейчас он был слишком голоден. Он кивнул солдату в знак признательности и принялся есть. На вкус галета оказалась приятной.
Верный слову, Дрейк действительно поставил вооруженного охранника у дверей каюты Анны.
— Интересно, он сделал так, чтобы нас не впускать или чтобы ее не выпускать? — пошутил часовой, обращаясь к товарищам.
Джорджа отправили осматривать помещения на корме, и, поскольку никто не давал иных распоряжений Грэшему, он отправился с другом. Инструкции им дал капитан Фенер, пока Дрейк разговаривал с испанским капитаном в его бывшей каюте.
— Быстро и подробно перепишите все ценное, что найдется в каютах. — С этими словами капитан дал листок бумаги Джорджу и хотел вручить ему также перо и чернильницу, но потом почему-то предпочел отдать их Грэшему. — Я не желаю, чтобы эти вещи попали в руки кого-то из команды, так же как не желаю, чтобы они попали в ваши карманы, — продолжал он, обращаясь к друзьям.
Они открыли одну из дверей и инстинктивно отпрянули. «Ай да завоеватели!» — подумал Грэшем с грустной иронией.
— Войдите, пожалуйста! — обратилась к ним женщина. Голос ее звучал слабо, но говорила она на чистом английском языке.
Грэшем и Манион вопросительно посмотрели друг на друга, а затем осторожно вошли в каюту. Присмотревшись к женщине, лежавшей в постели, они поняли: это мать уже известной им девушки. Те же роскошные, хотя уже седые волосы, тот же овал лица, те же полные губы, те же прекрасные голубые глаза. Однако пожилая женщина выглядела очень больной. Лицо ее, покрытое глубокими морщинами, было болезненно бледным. Она еле ворочала языком, и, очевидно, ее изнурила долгая борьба с болью и страдания. Лоб ее покрывала испарина.
— Пожалуйста, скажите мне, что здесь произошло, — заговорила женщина. — Служанка убежала, как только начали стрелять.
— Ваш корабль захвачен, мадам, — сказал Грэшем. Он чувствовал себя не очень уверенно, общаясь с пожилыми женщинами, хотя в общении с женщинами молодыми затруднений не испытывал. — Захвачен флотилией сэра Фрэнсиса Дрейка. Бой (назовем его так) уже закончился.
— Но моя дочь! Не видели вы ее? Как она? — Тревога придала больной женщине силы, и она сделала попытку подняться.
— Успокойтесь, мадам, прошу вас, — поспешил заверить ее Грэшем. — Если ваша дочь — это та… необычная девушка, беседовавшая с нашим капитаном, то сейчас она в полной безопасности.
— Можно сказать, сегодня она сделала особенно много для того, чтобы покорить английских моряков, — вставил Джордж. Обеспокоенный состоянием пожилой женщины, он хотел на свой лад успокоить ее.
— Должно быть, это моя дочь, — тихо сказала женщина. Она почувствовала добродушие громкоголосого великана и предпочла не заметить его беззлобной иронии. Она не кричала, не рыдала. Как все женщины на кораблях, она знала, что бывает после захвата. Но, похоже, эти захватчики не чужды человечности. С удивлением почувствовала она, как ее лба коснулась приятно холодная материя. Другой здоровенный малый, видимо, слуга, заметив в каюте ведро с водой и фланелевую тряпку, смочил ее в воде и осторожно и заботливо приложил ко лбу пожилой англичанки самодельный компресс, после чего сразу отошел в сторону, подчеркивая отсутствие у него агрессивных намерений. По щекам женщины потекли слезы. Обычное проявление доброты оказалось сильнее ее готовности к сопротивлению: она ожидала не этого, а применения грубой силы.
Ее слезы явно смутили молодого человека, заговорившего с ней первым. Он, видимо, не мог выбрать, что лучше — остаться и утешать хозяйку каюты или удалиться и больше не беспокоить ее. Она решила избавить его от сомнений. Молодой человек явно был джентльменом. Даже его морской костюм выглядел почти роскошным. Глядя на молодого джентльмена, англичанка пожалела о том, что у нее никогда не было сына. Может быть, он был бы похож на этого статного красавца. Молодой англичанин производил впечатление человека умного и образованного. У него было очень приятное лицо, и вместе с тем взгляд его, как ей показалось, выражал какую-то скрытую печаль. Она решила сесть на постели, хотя знала: это, как и всегда в последнее время, будет стоить ей нового приступа боли.
Ее усилия, конечно, заметили молодой джентльмен и его слуга, и они приблизились к ее постели, готовые оказать помощь.
— Благодарю, благодарю вас. — Она говорила едва слышно, но старалась сохранить достоинство и чувство независимости. — Предваряя ваши вопросы, скажу: я — англичанка из семьи Риа.
Грэшем кивнул. Он знал этот древний род, происходивший из сторонников Генриха VIII, которых тот щедро вознаградил за поддержку. Однако многие из них потеряли свои земли позднее, при королеве Марии. Говорили, они оказались единственным католическим родом, которому не повезло в то царствование. Они попытались поправить свои дела в Ирландии, но и там скорее разорялись, чем наживали богатство.