Могильщик. Черные перчатки
Шрифт:
Глава 3. Неотправленное письмо
Велион давно не был в этих краях, почти восемь лет. Причиной, по которой ноги сами понесли его в эту деревню, было письмо, вынесенное им из Эзмила. Из любопытства тотенграбер всё-таки прочитал его. Потом ещё раз и ещё, и понял, что не продаст никому. Сейчас он жалел об этом, но было уже поздно. Клок пергамента разбудил в нём старые, казалось, забытые напрочь чувства и воспоминания.
«Дорогая моя Амелла, — говорилось в письме, — прошло долгих три недели с нашего расставания. Я впервые решился написать вам… Вы знаете, что мои родители не приемлют отношений дворянина с волшебницей. Я поражаюсь их глупости, а так же глупости многих других, считающих, что магия — зло. Поспешу
Впрочем, я бы не хотел обсуждать сейчас эту тему. Я пишу вам, дорогая моя Амелла, чтобы выразить глубину своей неподдельной любви и сообщить о том, как соскучился по вас. Я вспоминаю наше прощание каждый день, каждую ночь, каждый миг, миг, растянувшийся на тысячелетия, ведь жизнь без вас, моя возлюбленная, кажется мне бессмысленной. Однако моё сердце не останавливается, несмотря на то, что от разлуки с вами оно беспрестанно болит. Я продолжаю жить, чтобы когда-нибудь встретиться с вами, узнать, что все слухи о том, что магия навсегда меняет человека — ложь завистников, которые не были благословлены бесценным даром. Долгих десять лет обучения в академии… Мне уже будет двадцать пять, вам — двадцать шесть… Наверное, у меня к этому времени будет двое или трое детей, вы же… Я надеюсь, что вы не изменитесь. Я тоже постараюсь не меняться, останусь таким же…
Я знаю, моя возлюбленная, что вы никогда не получите это письмо. Это запрещают ваши правила… десять лет изоляции — это очень тяжело. Но ведь и я не смогу отправить его: если мои родители узнают о нём, наказания не миновать. Я пишу это письмо в надежде, что мне станет немного легче, ведь я никому не смогу рассказать о моих страданиях. Когда-нибудь, после долгих месяцев, а может, и лет, разлуки, я прочту это письмо, чтобы вспомнить о моих чувствах к вам, освежить их… Время ведь лечит? Наверное… Но мне кажется, что оно не лечит, оно заставляет забывать… нет, нет, не насовсем!.. заставляет вспоминать реже, истирает чувства. Но моя любовь к вам перенесёт это испытание временем, я уверен в этом.
Пожалуй, пора заканчивать это моё первое письмо к вам, моя возлюбленная Амелла. Боюсь, оно утомило бы вас, если бы попало когда-то к вам в руки. Поэтому откланиваюсь.
Моей возлюбленной Амелле
От герцога Вестенского».
Велион клял себя за то, что прочитал это письмо. Что проснулось в нём? Тоска. И злость. Злость обманутого и обиженного человека. Наверное, те же чувства испытывал юный герцог Вестенский, когда узнал, что многие слухи о магах вовсе и не слухи, а истинная правда: то, что человек, прошедший обучение в академии магов, возвращается абсолютно другим. Аскетизм и одиночество в обычные дни чередовались с оргиями, шабашами и наркотическими трансами по праздникам — в дни йоля. Магов на стадии обучения подвергали страшным и отвратительным вещам, многие из которых до сих пор держатся в строжайшем секрете. Доказаны были только умерщвления младенцев, жертвоприношения, поедания человеческой плоти. Но слухи о магах ходили ещё более жуткие, причём, зоофилия и некрофилия звучали достаточно обыденно и казались мелкими шалостями. Маги становились людьми с изменённой психикой. Когда Вестенский встретил свою возлюбленную Амеллу, его постигло жестокое разочарование.
Ну а Велион нахрена сюда пришёл? Чтобы не разочароваться в женщине, в которой разочаровался почти восемь лет назад? Чтобы узнать, что за эти годы ничего не изменилось? А что если изменилось? Может, она все эти годы ждала его? Нет, невозможно, восемь лет — долгий срок… Слишком долгий. Могло случиться всякое. Боялся ли он разочароваться в ней ещё раз, как тогда, годы назад? Разочароваться, но всё равно любить… как когда-то…
Велион сплюнул. Подумав, стянул с рук перчатки, сунул их в карман и открыл калитку.
Будь что будет…
Ему навстречу выскочила мелкая кривоногая псина. Дворняга яростно облаяла могильщика, потом залилась звонким и более дружелюбным лаем, а затем, яростно крутя хвостом,
Во дворе многое изменилось — стоит новый забор, поправлены когда-то полузавалившиеся сараюшки. Чувствовалась мужская рука. Это порадовало могильщика. С другой стороны, у этого дома мог оказаться новый хозяин… Велион решил пока не думать об этом и продолжил тискать собачонку. Кому это доставляло большее удовольствие, тотенграберу или дворняге, сказать было сложно.
Рядом послышался быстрый топот ног. Складывалось ощущение, что бежит ребёнок. Продолжая улыбаться, Велион поднял голову. Улыбка медленно сползла с его губ.
По тропинке, ведущей от крыльца небольшого дома к калитке, бежал мальчуган, лет шести-семи. Мальчишка был тощий, чумазый и загорелый, с исцарапанными коленями. Обычный деревенский ребёнок. Но смутило Велиона не это.
Его смутили волосы — чёрные, как смоль. И возраст. Если мальчишке лет семь…
— Здравствуйте, — вежливо сказал мальчишка. — Вы пришли к папе?
У Велиона пересохло в горле. Наверное, он выглядел сейчас, как живой мертвец.
— Нет, — сипло сказал он. — Можно воды попить?
Велион, пошатываясь, плёлся по дороге. Жутко раскалывалась голова, перед глазами плыло, ноги подкашивались. Болел живот, рёбра, правая лопатка. При каждом шаге сильной болью отдавалось правое колено.
Его закидали камнями. Десять или одиннадцать человек, среди них женщины и дети, даже один старик. Это произошло ещё утром, когда тотенграбер проходил по центральной улице одной из соседних деревень. Кто-то понял, что за чёрные перчатки надеты на его руки. Понял, и не убежал, не спрятался, опасаясь проклятья, а поднял из дорожной пыли камень.
— Выродок! Исчадье преисподней!
— Гнилое семя! Порождение тьмы!
— Сучий потрох! Гнида!
Они кричали и швыряли камни. Велион брёл по улице, зажимая рукой разбитую голову, а они шли следом, выкрикивая оскорбления, плюя ему в след, закидывая камнями и сухими конскими яблоками.
— Грязный могильщик! Пришёл грабить могилы наших родителей! Могильный червяк!
— Черви ковыряются в дерьме, получи-ка кусочек!
Велиону в затылок прилетело что-то липкое, в ноздри ударило зловоние. Позади раздался дикий и злой хохот. Он прикоснулся к затылку, поднёс ладонь к лицу. Перед глазами плыло, но он понял, в чём измазана перчатка. В коровьем дерьме.
Могильщик обернулся. Его преследователи ухохатывались, показывая на него пальцами. Мальчишка лет двенадцати вообще валялся на пыльной дороге, покатываясь от хохота. Его руки были вымазаны в свежем дерьме.
Девчушка, на вид ей было не больше десяти, зачерпнула из свежей коровьей лепёшки полную горсть и швырнула в Велиона. Силёнок у неё было мало, но она стояла всего в десяти шагах от могильщика, а плотное коровье дерьмо было неплохим снарядом — ему попало прямо в лицо, залепило глаз, смешавшись с кровью, потекло по щеке. Это вызвало новый приступ издевательского хохота.
Что произошло дальше, Велион помнил плохо. Помнил девчонку и мальчишку, чьи лица возил из стороны в строну в той самой куче коровьего дерьма, из которой они брали свои «снаряды». Помнил старика, извивающегося на земле в луже собственной крови. Женщину орущую благим матом, она пыталась отползти, одновременно сжимая руками ногу, отрубленную по колено. Вторая женщина, совсем ещё молодая, визжала, зажимая ладонью лицо, ещё щека была рассечена, глаз вытек, половина зубов выбита. Двое мужчин, лежащие в пыли, не кричали, они были мертвы. Другой, обмочившийся, умолял пощадить его, взывал к человеческому милосердию, звал на помощь. Велион пинал его, избивал рукоятью меча, втаптывал в землю, пока тот не затих. Четвёртый мужчина хрипел и булькал, пытаясь зажать ладонями перерубленное горло. Это сделал Велион, но как, он даже не помнил.