Могучий властелин морей. Чтобы не было в море тайн
Шрифт:
Возвратившись на палубу «Калипсо», я без особой радости смотрел, как расстается с жизнью наш старый враг. Куда подевалась его красота — он лежал обмякший, грязный, жалкий, по инерции отбивая привычный ритм ободранным хвостом. Агония акулы может затянуться на час и больше, и не один моряк жестоко поплатился за то, что неосторожно приблизился к хищнице. Огромная пасть еще долго продолжала хватать пустоту, перепачканное тело билось и трепетало. Каноэ выдернул метку и отнес ее в каюту моего отца. Бросив последний взгляд на издыхающую жертву, я последовал за ним. Мы сверились с нашими журналами, где было записано, когда и где помечены акулы, и установили, что данный экземпляр был нами помечен месяц назад в этом самом месте.
Всего мы собрали шестьдесят пять бирок, и в пятидесяти семи случаях получили такой же результат. Меченный
Определив один характерный для этих акул фактор — их оседлость, — мы вскоре подметили и второй — территориальность. Когда говорят, что у акулы есть своя территория, подразумевается, что какая-то часть рифа составляет ее единоличные угодья. Погружаясь в одном и том же месте, мы каждый день видели одних и тех же акул, которых обычно узнавали по шрамам. Впрочем, это не абсолютное правило, ведь ту же акулу можно видеть и на соседних участках рифа, а на ее территорию заходят другие акулы. Никаких конфликтов при этом не возникает, акула не изгоняет сородичей со своей территории, довольствуясь сознанием, что она здесь хозяйка. Мы установили то же самое для других рыб — групера, спинорога, мурены, некоторых крылаток. Крупная акула допускает на свою территорию других акул при условии, что они не выступают прямыми конкурентами. Им дозволяется добывать что сумеют подальше от глаз хозяйки, при ней они едят лишь остатки или все вместе расправляются с добычей, которая настолько велика, что хозяйке не под силу их отгонять. Если этот порядок нарушается, не миновать потасовки, о чем красноречиво свидетельствуют шрамы на коже акул. Правда, порядок, действующий на каком-то участке рифа, может быть поломан с появлением более сильного чужака. Подобно герцогу, усмиряющему менее властительных вельмож, большая океанская акула иной раз набрасывается на своих менее дюжих или более робких вассалов.
Вскоре после второго визита на Суакин мы вернулись к рифам вокруг острова Даль-Габ (в западной части Красного моря, у берегов Судана), чтобы продолжать опыты с мечением. Одновременно мы впервые применили систему связи, которая позволяла мне, находясь под водой, прямо разговаривать с моим отцом или любым другим человеком на мостике «Калипсо».
Сидя в большой клетке и держа наготове копье для мечения, Марсель Судр приманивал акул, бросая им куски рыбы. Я укрылся с кинокамерой в одноместной клетке напротив него. Вокруг нас водило хоровод полтора десятка акул двух видов. Несколько крупных Carcharhinus albimarginatus, остальные — юркие серые акулы. Я тотчас опознал местного владыку: это была старая белоперая с зияющей яминой сбоку на челюсти — следом давней раны. Она плавала степенно, и другие акулы явно ее остерегались. Мы не впервые встречались с ней, считали ее чуть не старым другом. Она наведывалась каждый раз, когда мы тут погружались. Несколько дней назад мы пометили ее; она рассердилась и пыталась нас укусить. В ней было что-то от бдительного, опытного, закаленного старого воина. Стоило какой-нибудь другой акуле покуситься на нашу приманку, как ветеран набрасывался на виновницу со скоростью и точностью ракеты, вынуждая ее отступить. Правда, иной раз нарушительница успевала проглотить кусок и уйти; тогда большая белоперая прекращала преследование и снова принималась ходить по кругу, не тратя понапрасну время на бессмысленную погоню.
В этой обстановке налаженного порядка мы приступили к мечению последних акул данной группы. Отснята кассета, я передал на поверхность, чтобы мне прислали новую. Получив сто двадцать метров свежей пленки, я начал регулировать экспозицию и наводку и вдруг на пределе видимости, метрах в пятидесяти, заметил какую-то темную массу. Одновременно мне бросилось в глаза, что акулы, которые последние полчаса все смелее подходили к нам, насторожились. Сперва я не понял, в чем дело, так как не связал их изменившееся поведение с появлением смутного силуэта. Но через несколько минут все стало ясно. Причина внезапного переполоха приближалась.
Я узнал одну из самых
Если впечатление грубой силы у других акул смягчается красотой сложения и элегантностью их движений, то представители этого вида попросту ужасны. Неровная бурая окраска с беспорядочными пятнами смахивает на небрежный военный камуфляж. Тело более округлое, чем у других акул, огромные грудные плавники и закругленный спинной словно вымазаны по краям грязно-серой краской. Она плывет как-то порывисто, неровно, поворачивая туда и сюда широкое, словно обрубленное рыло. Маленькие глазки выражают жестокую непреклонность. Облачко лоцманов меняет очертания, они то разойдутся, то снова собьются в кучу в каком-то рваном, нервном ритме. Время от времени один из них отделяется от стаи, чтобы осмотреть какой-нибудь предмет, потом живо возвращается на место. На светлом брюхе акулы черными пятнами выделяются три прилипалы — две покрупнее, одна поменьше.
Неожиданно замечаю, что стало очень тихо. Собравшись с мыслями, понимаю, что просто я сам стал дышать медленнее, словно надумал притаиться. Марсель (нас разделяет полтора-два метра) тоже забыл про работу и следит за пришельцем. Большая белоперая акула исчезла, остальные мечутся, по-воровски сторонясь длиннокрылой. Акул, окруженных лоцманами, кто-то сравнил с «летающей крепостью», сопровождаемой истребителями; этот образ хорошо передает впечатление грозной силы, которой веет от зрелища, представшего нашим глазам.
Акула лениво кружила не меньше чем в пятнадцати метрах от наших клеток, но уже одно ее появление как бы отравило страхом этот уголок океана. Прошло еще несколько минут, прежде чем я наконец отреагировал. Я не собирался допускать, чтобы эта бестия сорвала нам работу, и сделал знак Марселю: продолжай. Появилась новая приманка, к ней метнулась небольшая акула, и Марсель сумел ее удачно пометить. Проверяя, сколько у меня осталось пленки в камере, я снова заметил длиннокрылую. Она как будто не обращала на нас внимания, даже отошла еще дальше. У Марселя больше не осталось рыбы, чтобы приманивать акул, поэтому остаток пленки я израсходовал как попало на задержавшихся поблизости хищниц.
Я уже хотел дать сигнал, чтобы нас поднимали, как вдруг меня окружила суетливая стая бело-черных лоцманов. Они покинули акулу, словно повинуясь некоему таинственному сигналу, и заметались вокруг меня, как мотыльки над пламенем. Внезапно большая океанская повернулась и с невероятной скоростью ринулась вперед. В одно мгновение она одолела пятнадцать метров и очутилась под кормой «Калипсо», успев по пути схватить у самой поверхности приемопередатчик подводного телефона в блестящем боксе. Кабель был чисто разрезан, словно огромными ножницами. Акула скорчилась и отрыгнула металлическую коробку, та быстро пошла ко дну, а длиннокрылая уже неслась на Марселя, который едва успел закрыть дверцу клетки. Хищница отскочила от клетки, будто рикошетирующая пуля, бросилась ко мне, схватила челюстями прутья моей клетки в каких-нибудь пятнадцати сантиметрах от моего лица и принялась остервенело трясти их. Мысленно я уже видел, как связывающая меня с поверхностью веревка обрывается и клетка тонет. Тогда мне останется лишь выходить наружу и всплывать без всякой защиты от рассвирепевшего врага. Но тут акула оставила в покое несчастную клетку, развернулась и ушла так же стремительно, как напала, сопровождаемая едва поспевающим за ней эскортом лоцманов.
Мне казалось, что я целую вечность провел не двигаясь и почти не дыша. До этой секунды я даже не успел испугаться. Марсель смотрел на меня, мой взгляд остановился на пышном венце из пузырьков воздуха вокруг его головы. Наконец клетка пошла вверх, и меня ослепил солнечный свет. Я выбрался из клетки, ощущая странное спокойствие, меня занимали какие-то пустяки вроде шва на моем гидрокостюме, бухты каната на палубе. Появление отца вернуло меня к действительности. Он следил по телевизору за всем, что происходило под водой, и смех его звучал сердечнее обычного…