Мохнатый бог
Шрифт:
В небесах раздалась перекличка запоздавшей гусиной стаи. Совсем рядом с костром раздались шелест и попискиванье — это не медведь, это свою возню затеяли полёвки.
Временный лагерь охотников за трофеями.
Небо на востоке постепенно становится из тёмно-серого серо-голубым, и на светлой полосе берега начинают проявляться очертания крупных предметов. Я бужу Александра. И очень вовремя!
Потому что по пляжу, не торопясь
Александр достаёт свой Blaser под патрон 8x68S, ложится на край обрыва и прицеливается.
— Когда стрелять? — спрашивает он шёпотом.
— Когда подойдёт метров на восемьдесят, — отвечаю я.
Длина этого зверя составила два метра семьдесят сантиметров.
Одно из главных правил, которым я старался следовать на охоте с клиентами, — это не поддаваться на россказни о чрезвычайных способностях их винтовок. Я старался не давать гостям стрелять по медведю с расстояний больше чем сто — сто двадцать метров. А лучше — значительно ближе.
Существует одна очень распространённая медвежья охота, которая практикуется на Дальнем Востоке, которая, с моей точки зрения, заслуживает осуждения. Это весенняя стрельба медведей со снегоходов. Безусловно, скоростная погоня по открытой снежной равнине за огромным удирающим зверем очень азартна. Но при этом она совершенно лишена элементов честной игры — того, что делает охоту хотя бы в небольшой степени спортом.
Естественно, при работе с клиентами у охотника-проводника есть определённые уловки, которые направлены на то, чтобы создать о себе наилучшее впечатление. Часть из них практически безобидна, часть — граничит с обманом.
К последним я отношу весьма распространённый способ снятия шкуры с медведя «со штанами». Дело в том, что размер медведя определяется по его длине — длине от кончика носа до кончика хвоста. По «гамбургскому счёту» измеряется не сама шкура, а убитый зверь, и результаты фиксируются на видео— или фотокамеру. В обычном варианте шкура со зверя снимается так, что хвост является её концом. Но недобросовестные гиды-проводники делают край разреза не по анальному отверстию, а почти что по середине брюха. Таким образом, хвост остаётся посередине шкуры, а нижний её край становится на 30–40 сантиметров длиннее.
К этой же категории я отношу растягивание шкур на больших дощатых рамах с последующими их замерами. Должен сказать, что подавляющее большинство камчатских трёхметровых медведей сегодня «получаются» именно таким способом.
Во время сопровождения гостей порой сталкиваешься с очень своеобразными требованиями, которые приходится выполнять.
Так что охота с клиентами — это по большому счёту не охота, а работа с целью заработка.
Я вспоминаю американца Рона, который выбирал медведя… по цвету шкуры, который подходил бы к его залу. При этом Рону везло как редко кому — ему показывали на расстоянии выстрела по три-пять мишек трофейных кондиций в день. С трудом проводнику удалось уговорить его сделать выстрел в самом конце охоты.
Очень сильно забавляет (но и действует на нервы) тот дух соперничества, который обычно присутствует в охотничьих лагерях и который мастерски описан у Э. Хемингуэя в его «Зелёных холмах Африки». На самом деле мне тоже пришлось принимать участие в похожей поездке, которая была устроена одним германским банком для своих сотрудников.
В группе находились исполнительный директор этого банка, а также несколько его подчинённых. И — надо же такому случиться — на второй день охоты этот директор убивает медведя длиной около двух метров сорока сантиметров.
Охотники на маршруте.
Трофей для главного клиента «взят», все проводники несколько переводят дух, сосредоточивая свои усилия на остальной группе, директор, весьма довольный жизнью, занимается фотографированием окрестностей и стреляет птиц… И тут, за день до отлёта, кто-то из его подчинённых добывает медведя длиной два метра пятьдесят пять сантиметров!
С клиентом в стланике.
Обстановка в лагере мгновенно переменилась.
Нет, руководитель не стал вымещать на подчинённых свою досаду. Он просто объявил, что готов заплатить ещё за одного медведя, при условии, что этот медведь будет хотя бы на один сантиметр больше. Оставшееся время он бродил по горам буквально без сна и отдыха, повторяя при этом проводнику, что готов заплатить по сто долларов за каждый сантиметр шкуры его трофея, превышающий размер шкуры медведя, убитого Дитрихом (Дитрихом звали его бухгалтера. —М. К). Медведя они так и не убили, но впечатление от конца охоты было испорчено окончательно.
Несколько слов ещё я хочу сказать об охоте на берлоге, столь распространённой у иностранных гостей в России царского времени. Сегодня, в период тотального делания денег на чём угодно и «массовой распродажи Родины», именно охота на берлоге среди иностранных граждан пользуется весьма малой популярностью.
На этом снимке видно как минимум пять мест, где медведь может скрыться из поля зрения при неудачном выстреле.
Владелец известной семейной фирмы, занимавшейся охотничьим бизнесом в России с момента, когда это стало возможно, сказал мне просто: «Охота на берлоге? Не продал ни одной. Но ведь это не охота! Это убийство!»
Дальневосточная компания, регулярно, с 1996 года рекламирующая охоту на всех возможных выставках, а с 1999-го присутствующая в Интернете, стыдливо говорит: «Да… Продали мы охоты на берлогах… Две за всё время. И то — на белогрудку. Клиент на экзотику купился».
Так в чём дело-то? То, что русскому — «забава молодецкая», получается, немцу, если не смерть, то, по крайней мере… э-э-э… большая неприятность.
«Я не приемлю охоту на берлоге, — говорит Франц III., охотник из Австрии. — Конечно, я хочу убить медведя, их в Европе почти нет. Но ведь это получается убийство! Вы стреляете в зверя, когда он находится в самом беспомощном состоянии, в каком он может быть! А где гарантия, что это не самка? И что тогда делать с медвежатами?»