Мохнатый бог
Шрифт:
Когда сигнал раздался, двое стрелков — мой отец и его аспирант А. И. Артюхов — на лодке направились к приваде.
Медведь — а это был большой старый самец — ещё не успел утащить мясо в кусты и находился на открытом месте, что, с одной стороны, позволило сразу обнаружить его, а с другой — мешало подойти поближе для более верного выстрела.
Отец, используя уже упоминавшийся на страницах книги тройник, выстрелил в зверя с двухсот метров и попал ему в середину туловища. Пробитый пулей калибра 7,9 и весом 15 граммов, зверь в первый момент рухнул, но затем вскочил и длинными прыжками кинулся в сторону стрелка, издавая глухой угрожающий рык на каждом вдохе. Следующая пуля пробила его на бегу насквозь, более того, вынесла с другого бока в образовавшуюся рану кусок лёгкого величиной с ладонь. Медведь
Между зверем и людьми лежало небольшое озеро, диаметром около семидесяти метров, — стрелки стояли на противоположном его берегу, когда медведь добежал до берега, кинулся в воду и поплыл к ним.
Когда зверь находился в воде, отец выстрелил в третий раз, но мишень сильно уменьшилась, и он, целя в голову зверя, промахнулся. Тяжело раненный хищник выбрался на берег в пятнадцати метрах от охотников, но потерял ориентировку и был вынужден подняться на задние лапы, чтобы осмотреться. Тут же его пробила четвёртая, решающая пуля.
После вскрытия оказалось, что две предыдущие пули пробили лёгкие и печень, прошли рядом с сердцем и нанесли зверю тяжелейшие смертельные раны. Тем не менее медведь с этими ранами нашёл в себе силы пробежать и проплыть почти двести метров, и кто знает, что бы случилось, если бы его не остановила последняя пуля!
Не всегда раненые медведи умирают. Довольно часто они выживают даже после самых серьёзных ранений.
Очень наглядный случай произошёл с моим знакомым, который охотился с карабином «Медведь» под патрон 9,3x53. Был осенний вечер в горах на Охотском побережье. Охотник разглядывал серый каменный склон, заросший редкими кустами кедрового стланика. Вполсклона он обнаружил медведя средних размеров (ширина следа его передней лапы была 16,5 см, т. е. весил он около 200 кг). Медведь медленно ходил от одного куста к другому и лениво объедал шишки. Через десять минут наблюдений стрелок решил, что он прикинул основное направление движения зверя, и пошёл по горе с таким расчётом, чтобы медведь сам вышел на него. В какой-то момент он обнаружил, что зверь спустился в каменистое русло ручья и находится в восьмидесяти метрах от него.
Охотник тщательно прицелился в медленно идущего зверя и выстрелил ему по лопаткам.
Медведя перевернуло на спину, и он забился на камнях в агонии. Так, по крайней мере, показалось охотнику в этот момент, и он не стал добивать его вторым выстрелом. Через три секунды бьющийся медведь свалился в щель между камнями, и человек потерял его из виду.
Осенью на Охотском побережье сумерки наступают очень быстро, поэтому охотник не стал спускаться в русло ручья, а поспешил в лагерь. Там он сообщил напарнику, что он убил медведя и завтра надо будет идти за шкурой. Он ни на секунду не сомневался, что обнаружит медведя в радиусе десяти метров от того места, где он видел его в последний раз.
Когда они с напарником подошли к этому месту, то обнаружили на плоском валуне в углублении лужу засохшей крови, несколько кусков рёбер, вывалившихся из раны, и… всё!
Однако по валуннику вниз уходила кровяная, хорошо видимая дорожка.
Охотники двинулись по этому следу, который становился всё менее и менее отчётливым. Кровь, которая сперва буквально лилась ручьём, затем начала капать отдельными каплями, а потом и прекратила течь вообще. Среди северных охотников существует мнение, что рана у медведя осенью постепенно заплывает жиром.
Я лично не исключаю, что, несмотря на тяжелейший характер этой раны, медведь всё же выжил.
Что касается реакции бурого медведя на попадания пуль даже крупного калибра, то я могу вспомнить эпизод, когда зверь остался стоять на ногах даже после попадания четырёх пуль из того же «Медведя», выпущенных в грудную клетку на расстоянии двадцати метров.
В другой раз мне уже самому пришлось разделывать тушу убитого зверя, у которого я насчитал четыре старые тяжёлые огнестрельные раны, каждая из них, по охотничьим канонам, должна была быть смертельной. На затылке, под шкурой, у этого ветерана находились две закапсулированные свинцовые лепёшки величиной со столовую ложку — они состояли из дроби номера около третьего, смешанной с волосами. Скорее всего кто-то дважды выстрелил из двустволки в голову переплывающего реку зверя с лодки. Так как оба заряда почти не разлетелись, можно было предположить, что стреляли в упор. В груди, под шкурой, я выковырял ножом из кожаной капсулы полуоболочечную пулю 9-го калибра от старого карабина «Лось» или «Медведь», а в крупе обнаружилась турбинная пуля Майера 12-го калибра. Со всеми этими ранениями медведь вполне благополучно жил не один год и, когда его в конце концов добыли, выглядел вполне упитанным.
Действительно, опытные охотники говорят, что крупные звери после первой пули если не упадут на землю, то становятся как бы нечувствительными к последующим ранениям, хотя бы каждое из них и было смертельным. Зверя, действующего при таких обстоятельствах, можно сравнить с заведённой машиной, обладающей огромной силой инерции, — рушатся системы питания, лопаются клапана и ломаются цилиндры, но механизм летит вперёд, будучи по сути уже мёртв, но не остановлен.
Традиционно считающаяся безопасной охота на берлоге тоже может таить в себе изрядную долю неожиданностей. Жертвами медведей на ней едва не стали Лев Толстой, Владимир Гиляровский, а также российский император Александр III.
«Вот случай, который отчасти характеризует эту охоту. Однажды четверо промышленников отправились на медведя, который лежал на берлоге в страшной чаще леса, — рассказывает А. Черкасов. — Дело было перед Рождеством, следовательно, уже в то время, когда можно было надеяться, что медведь облежался и не выскочит раньше времени. Промышленники, вооружившись как следует, взяли с собой и путо (род сети.—М.К), которое один из них, поздоровее, нёс на плече. Промышленники тихо и молча подходили уже к берлоге, продираясь сквозь густую чащу мелкой поросли, путались, запинались и тонули в снегу почти на каждом шагу. Охотник с путом шёл третьим в затылок. Как вдруг они услышали впереди себя по тому направлению, где должна была быть берлога, знакомый лай своих собак, которые оторвались от привязей и бросились вперёд них к берлоге, выпугнули зверя и погнали его как раз на подходящих промышленников. Медведь, преследуемый собаками, пробежал двух передовых охотников и напал на третьего с путом. Суматоха поднялась страшная: испугавшись такого неожиданного случая, охотники торопились помочь атакованному товарищу, но, путаясь в чаще, падали и не могли владеть оружием, между тем как медведь ломал чащу, как солому, смял уже несчастного под себя, и бог знает, чем бы всё это кончилось, если бы одна из собак не схватила медведя за зад, отчего медведь бросил промышленника и стал ловить вёрткую собаку».
Вообще-то, преследование раненого медведя — один из самых опасных видов охот, которые только приходят в голову. Это моё мнение отнюдь не оригинально и одинаково широко распространено по обе стороны Тихого океана. Вот что пишет по этому поводу У. Хиллен.
«Погоня за раненым гризли может быть крайне опасной. В чаще егеря не всегда решаются на этот подвиг, хотя человечность и охотничья этика требуют выследить и прикончить раненого зверя. Того же требует и здравый смысл, ведь если такой медведь выживет, он станет опасным для человека. Кроме того, он останется калекой на всю жизнь и для прокорма начнёт потаскивать скотину. В отместку скотоводы скорей всего прикончат нескольких ни в чём не повинных мишек, возводя напраслину на весь медвежий род. Некоторые фермеры, пастухи и охотники, едва завидев медведя, тут же палят в него, часто из оружия малого калибра или издалека. Водится это и кое за кем из индейцев.
В зарослях раненый гризли тих, как кошка. И дьявольски хитёр. Раненный, он ревёт, как бык, пока его не видно, но стоит ему скрыться в кустах или в лесу— и он притаится, как мышь, если только пуля не отшибла у него ум. Он даст тебе подойти близко по следу и будет выжидать за камнем или бревном, чтобы навалиться сзади в удобный момент. И жизнь свою он не отдаст задаром. Тебе покажется, что от каждой новой пули из него лишь чуть сильнее хлещет кровь. Нет уж, по-моему, бить — так наповал, а пристрелить раненого потом вдвое труднее».