Мои? чужои? король
Шрифт:
Пьянящего хмеля, сытной пищи, податливого тела.
Меня не трогали — видимо уже знали, что я не для них. А прочих разобрали быстро. Овладевали по очереди телами прям на грязной земле, не смущаясь ни друг друга, ни окружающих, стремящиеся сбросить напряжение хождения по грани, радующиеся, что Хель пока не пришла по их душу…
Я сцепила зубы и отвернулась.
И чтобы забыться хоть немного, закрыла глаза и запела тихонько колыбельную, что слышала так часто от своей Нья
Спи, странник, кутаясь в ночи одежды,
Грея
И не тяни ко мне руки в надежде,
Я прихожу лишь за воями павшими.
Один зовёт только ярких и яростных,
Ты же, щитом укрываясь от смерти,
Жаждешь покоя и, может быть, старости,
Дел повседневных цветной круговерти.
Ждёт тебя тёплая, добрая, близкая,
Та, что душой и нутром обнимает,
Я же, полями кровавыми рыская,
Ласок мужских и предательств не знаю.
Спи, то прислышалась в дрёме подкравшейся
Поступь колдуньи смехом по льду.
Я прихожу лишь за воями павшими.
Спи, за тобою я завтра приду.
— Ты здесь? Хорошая девка…
Сколько времени прошло? Уже ночь? Я заснула?
Резко села, открывая глаза.
Надо мной возвышался тот, кто меня купил. Ухмылялся криво, а его черные глаза смотрели на меня тьмой. Чистое лицо и чистая одежда, но его взгляд грязью прошелся по моему лицу и шее.
Он грубо дернул меня вверх, а потом потащил прочь.
Пьян…
Пошатывается, бормочет чего-то, но явно уверен в выборе момента, чтобы подойти к отдельному костру.
В узком кругу непростых воинов — король и ярлы? — все настроены благодушно. Их довольный смех, как и запах добротной пищи, от которого у меня свело желудок, разносится далеко. Они лежат не на камнях, а на шкурах, перед ними не глиняные миски, а блестящие подносы и кубки, их виски покрыты татуировками, говорящими о принадлежности к благородным семьям, а рубахи, выглядывающие из под кожаных доспехов, сделаны из тонкой ткани.
И перед ними меня швыряют на колени…
ГЛАВА 12
Он там. Проклятый и беспощадный север.
Полулежит на каком-то тюке и наблюдает за мной сквозь налитые усталостью веки.
Как я понимаю, что это он? Может как преследователь, настигший, наконец, свою жертву? Или нет…
Это я — жертва, а он — тот, кто меня уничтожит.
Смотрит. И я, будто заколдованная его взглядом, вижу только его.
Пошлые шутки ярлов, грязь, в которую меня втаптывают в прямом и переносном смысле, содранный с головы полог и гордые объяснения от того, кого называют Клеппом, громкие идеи, что можно сделать с моим телом — это лишь ничего не значащий темный фон.
Он — тот огонь, что выглядит на этом фоне ярким и слишком горячим.
Я не могу различить выражения его глаз. Вижу темные провалы на их месте, грязное лицо и туго заплетенные черные волосы.
Нет, не должен. Лед его сердца не растопит ничего, даже тепло долины.
Сальные пальцы Клеппа проходятся по моей щеке и шее, привлекая больше внимания к его подарку, и вороний взгляд им вторит, густые брови хмурятся… Черный король единственный кроме меня, кто не произносит ни звука, но это молчание значит больше, чем крики всего его войска.
Видно, как он устал.
Быть королем — это не только носить корону и спать на самых пушистых шкурах. Это просчитывать следующий шаг, когда твои воины празднуют победу, проверять смотрящих, пока они набивают желудки, запускать баллисты, в то время как они храпят на доступных девках.
Он смотрит.
И что-то не нравится мне в его неразличимом взгляде.
Ощущение… Я впервые думаю, что ничего не получится не потому, что я не попаду в осадный лагерь или забуду слова заклятия. Или что у меня не хватит мужества.
А потому, что он меня не захочет.
И сомнения в собственных женских силах держат меня на коленях вернее тяжелой ладони Клеппа на моем плече.
Во рту пересыхает, а гул голосов окончательно затихает, заглушенный безумным стуком сердца. Я вдруг понимаю, что проиграю прямо сейчас — потому что ворон уже отводит равнодушный взгляд. И тогда я решаюсь.
Дрожащими пальцами рву шнуровку возле шеи, обнажая ключицы и верхнюю часть груди — так вот зачем она нужна на и без того узком платье — и, опустившись на четвереньки, униженно ползу к королю.
Ярлы вокруг замолкают.
А я, удерживая вороний взгляд, дотрагиваюсь пальцами до его ног, беру руку и прикасаюсь к ней пересохшими губами в знак почтения.
Вздрагиваем мы оба.
Не знаю, отчего Ворон. А я от того, что мои губы мгновенно немеют, будто прикоснувшись к льду
Смеживаю веки и опускаю голову, олицетворяя готовность и покорность, а он… вдруг проталкивает палец мне в рот.
Что он делает? Щупает зубы и язык, проверяя, на месте ли? Или что-то другое?
Почему это ощущается таким странным?
Я не успеваю ничем ответить — ни жестом, ни словом, потому что рука Ворона перемещается на открытую шею, перехватывает, будто в намерении удушить, а потом зарывается в мои волосы и оттягивает их назад, вынуждая запрокинуть лицо.
Я не могу себя заставить снова посмотреть на него. Даже когда пауза затягивается…
Трусиха.
Но вот мои волосы снова свободны, а ворон встает. И тянет меня за плечо, недвусмысленно давая понять, чтобы следовала за ним. Точно? Или мне показалось? Я уже ни в чем не уверена — слишком странно себя ощущаю…