Мои семейные обстоятельства
Шрифт:
— А во-вторых?
— На первом пункте я и остановился, — хмыкнул мой собеседник. — Книга за книгой — и труды по зельеделию показались мне милей самого зельеделия, а библиотеки и архивы стали вторым домом. Но, не будь того взрыва, я бы не узнал этого. Возможно, был бы торговцем, как отец.
— Никто не знает, — пожимаю плечами.
— Действительно, никто.
На этих словах вокруг нас воцаряется относительная тишина. Вопрос «что было бы, если» меня интересует уже многие годы, но по-прежнему остается без ответа. Когда он начинает мучить меня слишком сильно, я вспоминаю,
– …А что Леонард? Толстяк и пропойца! — раздается слишком громкое за соседним столом. Компания там собралась сплошь из пожилых мужчин, на столе пустые тарелки и пивные кружки. Они дымят трубками и сигаретами и, конечно, кого-то обсуждают. Не факт, что говорят о моем дяде, но я все равно обращаю внимание на чужую беседу. Сложно избавиться от привычек юности.
— Не скажи! Управленец он, может, и не лучше оберега, но зато больше не будем жить как на «саферском болоте»… Ведь неизвестно, вернется ли оберег из очередного выезда. Наш был слишком молод и глуп, как теперь быть?
— Так на то обереги и даны, чтобы рисковать своей шкурой. Разве не так?
— Может, так оно и было. Когда в семьях радетелей по десятку детей рождалось! Но сейчас-то что выходит? Амир Флейм погиб, пусть примут его душу Предки в свои объятья, и оставил свои земли… На кого? На мальчишку-художника и девицу, умчавшуюся из Феникса чуть ли не голяком, как только переступила порог совершеннолетия! Была бы ведьмой, так и быть… А радетельная какая из нее после такого?
— Не голяком она уехала. Я видел, как раз Ладега моя ехала навестить сестру! В штанах, рубахе и плотной куртке с большим чемоданом она была. Тащила, бедненькая, свой баул, от помощи отказалась. И никто ее не провожал, даже братьев на перроне не было…
— Так что мне ее жалеть теперь? Но ведь уехала…
— Разговор не о том, уважаемые! Цена на зерно упала, чем мой сын своих детей кормить будет? Урожай соберет, продаст, и куда с этими копейками ему обращаться? К девчонке?
— А будто старый Флейм умерит аппетиты? Такого навертит, что художник во главе или даже самая распоследняя ведьма покажется нам благом!
— Вот да… Вряд ли он свои карманы вывернет…
— Леонард, говорят, поднял старые договоры… У меня зять в приемной территориального совета работает. Так вот все там судачат о Фьюринах! А Фьюрины — то не просто так, а богатые земли!
— Если так, то торговля может быть выгодной.
— Так ведь постойте, в те время договоры через женитьбу заключались…
— Ха, значит, тут и ведьма пригодится! Радетельная все-таки…
— Долг у них такой, у аристократов: спасать свои земли! Не хотел бы своей внучке такой судьбы.
— Ты-то тут, старый, при чем? Аристократы живут и бед не знают, у них голова не болит, что завтра есть и во что одеваться. Но когда договор говорит «надо», не переча выполняют. Это справедливость такая!
— Это ж тарифы снизят на синие камни. Медовую настойку можно будет возить поездом ящиками, а не три бутылки, как обычно…
— Молодец этот Леонард, даром что ворюга и мот!
— Я всегда говорил, что он о землях позаботится. Все-таки старший Флейм, в голове весомые мысли, а не шалопайство. И что еще от оберега можно было ожидать?..
От услышанного мне не становится плохо, мир не переворачивается с ног на голову, а сердце не обливается кровью от произнесенных несправедливостей. У меня просто темнеет в глазах от ярости. Сначала диалог меня удручает и вызывает скорее недоумение. Но каждая новая реплика плюсуется к уже созданной реакции. Я даже не замечаю, когда пальцы оказываются сжатыми в кулаки. Темно-красная пелена заслоняет сознание.
Что эти невежды, деревенщины, едва образованные, могут знать?! Как они смеют так рассуждать о моей жизни, о жизни моих братьев? Да как у них в голове шестеренки повернулись так просто ставить на Амире крест? Или считать Левиса ничтожеством? Ладно я, хотя за себя тоже обидно… Купить моей жизнью скидку на бутылку медовухи? Да чтоб им эти разговоры стали поперек горла!
Не самое лучшее решение, не самое взвешенное и умное. Но я, наконец, нахожу тех, на кого можно вывалить свои ярость и боль. Ругательства уже почти готовы сорваться с моих губ. Я сжимаю губы и вскакиваю на ноги, но тут на запястье ложится чужая рука.
Мой взгляд с трудом находит в неверном свете зала кафе смуглое лицо Алилля. Он смотрит просительно и с неким предупреждением, а его рука тянет меня вниз, обратно за стол.
— Они не стоят твоего гнева, радетельная…
Видимо, выражение моего лица — смесь удивления, опасения и возмущения — заставляет его напрячься и является неким знаком, что он перешел дозволенные границы. Рука тут же покидает мое запястье. Алилль кратко склоняет голову в жесте извинения. Я все еще зла, но порыв уже не кажется разумным. Поэтому, потоптавшись на месте еще несколько секунд, возвращаюсь за стол. Алилль тут же поднимает голову и осторожно продолжает:
— Хотя могу понять ваши чувства…
Я зыркаю на него исподлобья, кратким, тяжелым взглядом. День у меня сегодня явно не ладится: кошмарные качели — от хороших впечатлений до ужасных разговоров. Грустная, понимающая улыбка собеседника меня успокаивает. Однако в следующий миг она сменяется хитрым выражением, Алилль подмигивает:
— Молчу я, молчу. Молчал же все это время, и теперь рот на замке подержу. Предками клянусь, буду нем как рыба.
— Фигляр, — качаю головой, но его кривлянье почему-то отвлекает от мыслей о подслушанном разговоре.
— Откуда?.. — вопрос я не заканчиваю. Все, в принципе, и так понятно. Не сильно много профессий, где требуется особая любовь к книгам. К тому же Ктена упоминала о хорошем знакомом из архивов.
— Я достаточно видел документов, чтобы узнать Флеймов даже в такой сутолоке и сигаретном дыму, — подтверждает мои мысли Алилль и снова меняется в лице, становясь серьезным и собранным.
— Я понимаю ваши чувства, радетельная Лайм. Но в чем-то эти пустозвоны все же правы. Кто бы ни остался на троне этих земель, ваше замужество, радетельная Лайм, выгодная сделка.