Мои сводные монстры
Шрифт:
Умываюсь ледяной водой и приглаживаю волосы.
Кусаю губы.
Телефон и деньги у меня есть, я сейчас заберу сумку из машины Виктора и просто тихо уеду.
Выхожу из туалета, шагаю по киродору и поправляю юбку. Со свадьбы доносится зажигательная музыка, суббота, ночь только началась, и я завистливо вздыхаю. Тоже хочется расслабиться, посмотреть на конкурсы и посмеяться, и выпить вина.
Последние сутки сожрали все нервы.
Выруливаю за угол. И налетаю на твердую мужскую грудь в расстегнутой серой кожанке.
– Куда направляемся,
– звучит над головой низкий, с вибрацией, голос. Сильные руки обхватывают меня за талию.
– Стой, не торопись.
Поднимаю глаза на Виктора, натыкаюсь на серьезный взгляд светло-карих глаз. Сердце екает, а я понимаю - вся троица в сборе.
И сегодня ночью они мне устроят внеплановое рождество.
– Я стекло в машине менял не для того, чтобы ты на ней каталась по моему саду и лавки сбивала, - говорит Виктор и щурится. Его ладони сжимаются крепче, он сдвигает меня по коридору на площадку.
– Я машину свою даже братьям не доверяю. Это как женщина, Алиса, хозяин должен быть один.
– С каких пор у женщины есть хозяин?
– вопрос сам собой вырывается, и напряжение отступает, от его наглого заявления уши в трубочку сворачиваются.
– Ты не на рынке, где рабами торгуют.
– Красотка, - Виктор усмехается.
– Рассуждаешь так, будто вчера родилась. Когда любовь продается за деньги, когда я даже время могу выбрать - один час или всю ночь - тогда я превращаюсь в хозяина.
Он смотрит мне в лицо.
И я в ответ ему в глаза. Светло-карие, чистые, в них нет злости, его взгляд прямой и…ревнивый. Это из-за машины, или его чувство ко мне относится, не разберу никак.
– Твой Бентли внизу на парковке, - говорю охрипшим голосом.
– Забирай и езжай…к невесте.
– Я сам разберусь, куда мне ехать, Алиса, - сухо отвечает он. И дергает меня к себе, когда я пытаюсь вырваться.
– Что ты тут делаешь?
– На свадьбе Антона гуляю, - огрызаюсь. Хочется спросить еще, про невесту, и почему он не с ней, но страшно нарываться, когда он смотрит так - не мигает. И челюсть сжата.
– Отец знает, где ты находишься? Или привык, что ты ночами работаешь, - выделяет он интонацией, это слово выплевывает, как яд. Вижу, что бесится.
И начинаю беситься сама.
– Я по милости твоего брата не работаю. Он стажировку вчера сорвал, а ты меня добил, - распаляюсь все сильнее, в голове вертятся все те хвалебные оды, что папа ежедневно Рождественским напевал.
– Я дура думала, что ваша семья идеальная. Высокая мораль, манеры безупречные, но это ложь все, мыльный пузырь. Вы трое - бессовестные, развратные, вы…
Он встряхивает меня, и я замолкаю.
Тяжело дышу, взгляда оторвать от его потемневших глаз не могу. Его ладонь скользит мне под юбку, пальцы впечатываются в лобок.
– До сих пор без трусов гуляешь, - выдыхает он. Трогает ниже, надавливает на складки, и у меня глаза расширяются, тело сразу узнает его, отзывается.
Пошатываюсь на месте.
Мимо
– Не смей меня трогать, - краснею от стыда, перехватываю его запястье, - всё, кончились игры.
– Да что ты говоришь, Алиса, - его не останавливает моя горячность, у него на лице написано, что для него не изменилось ничего, и запрет меня лапать просто пустой звук, сотрясание воздуха.
– Сама знаешь. Что уже не денешься никуда.
– Арону это не понравится, - ляпаю.
И вижу, как в глубине его глаз искорки вспыхивают. Понимаю, что я права, что старший Рождественский - моя временная, но защита, и уже смелее продолжаю.
– У женщины один хозяин, и это не ты.
– Еще слово, - за бедра он притягивает меня к себе, - и женщина в туалете будет орать. Пока я трахаю ее сзади.
Невольно представляю эту картинку и охаю ему в губы. Его тон жесткий, властный, он не шутит, я верю ему.
И разобраться не могу, чего мне хочется сильнее. Еще что-нибудь вякнуть, чтобы его ярость почувствовать и его грубую, жадную хватку на теле, и, спотыкаясь, под его давлением вломиться вдвоем в туалет.
Или не дразниться больше, ведь я в шаге от чего-то непоправимого нахожусь.
– Виктор, а чего не позвонил, что подъехал, - звучит позади холодный голос, и кожа будто корочкой льда покрывается.
Отшатываюсь от Виктора. И оборачиваюсь на старшего Рождественского.
Арон смотрит на брата поверх моей головы. Долго, молча, и эти гляделки, кажется, взрывом закончатся.
Но…родственная связь, наверное, сильнее.
= Там подруга твоя, - после паузы Арон опускает взгляд на меня. За руку влечет к себе.
– Удивительную историю рассказывает Вика. Как вы вчера в сауне с ней работали. Пошли в зал.
Он подталкивает меня вперед. Идет следом, почти вплотную. Пересекаем коридор. Ладонями он сжимает мои бедра и задирает юбку в темноте зала.
– Арон.
– Тихо.
Он сдавливает голые ягодицы, а я, как от тока, выгибаюсь в пояснице, спиной упираюсь в его грудь.
Все так естественно. Этот мужчина обнимает меня настолько расковано, словно перед всем миром свои права заявляет.
Право первого. Право хозяина.
– Садись, - Арон двигает стул, на котором сидел сам. За моей спиной говорит Виктору.
– Официанту скажи, что за нашим столом пять персон.
Потом обходит стол, усаживается, как и прежде, широко расставив ноги.
И смотрит в упор на Николаса. Переводит взгляд на притихшую Вику. Берет стакан, отпивает спиртного.
– Так, ладно, - он облизывает полные губы.
– Что там вчера было в сауне, я так и не понял. Рассказывай.
Виктор
Скажи официанту, что за столом пять персон - мысленно передразниваю брата.
Шагаю по залу, задерживаю официанта. Киваю на наш столик и говорю:
– Туда еще один стул и один прибор.