Мои сводные монстры
Шрифт:
– Не то чтобы, - уклончиво лепечу под его черным внимательным взглядом. Этот дед, глава семьи, что правителем в кресле восседает - он нагоняет страх. Но я решаюсь.
– А все же есть повышенное внимание.
– К тебе?
– он изгибает густую полуседую бровь.
– Да.
– Поэтому дома не ночуешь?
– Да.
Он молчит, трет подбородок, смотрит на мой пустой стакан. Поднимает глаза.
– Завтра воскресенье. И семейный совет. Выскажешь все, что тебя тревожит.
Еле удерживаю в груди громкое хмыканье.
Совет. Чтобы я при всех сидела и рассказывала о своих печалях. Про братьев и про себя. И что дальше, он их в угол поставит? Неужели не понимает, что в некоторых случаях традиции не помогут, и нужно пошепаться просто так, с глазу на глаз?
– Устраивает тебя такой вариант, Алиса?
– спрашивает он.
Киваю.
– Я пойду, - пячусь к двери и выскакиваю в коридор. Бьюсь локтем.
Морщусь и шагаю в прихожую, на плече натягиваю лямку рюкзака.
Дед или правда не знает, что у него под носом творится, либо вид делает.
Распахиваю дверь на улицу.
Глаза слепит от яркого солнца. Приставляю ладонь козырьком ко лбу, ступаю на крыльцо.
И на меня тут же оборачиваются три мужские фигуры, что топчутся у машины.
Ловлю три наглых взгляда…
И охаю.
Меня словно в грудь с размаху кувалда бьет, этот дом, цокольный этаж, баня с маленьким бассейном и прохладная вода. Я без одежды на деревянном поддоне, и обнаженный мужчина на мне. Его руки, покрытые густыми темными волосами. На моем теле, на моей шее, на бедрах и на груди.
Поцелуи на влажной коже.
Мои стоны и крики, запах секса и дрожь, и упругий толстый поршень во мне. И громкие, сочные шлепки, густой воздух, мои ноги, задранные к груди.
Пошатнувшись, хватаюсь за косяк.
Это похоже на сон, порочный и яркий, какие мне теперь часто снятся. Но братья стоят у машины и молча смотрят на меня, и я уверяюсь - не сон.
Диким взглядом бегаю по похожим смуглым лицам, темным волосам, высоким крупным фигурам…
Рождественские, не сговариваясь, подаются в сторону дома.
Влетаю обратно в холл и с грохотом хлопаю дверью.
Тяжело дышу.
Мамочки. Что же я натворила. Приехала разговаривать с папой, и…
Хватаюсь за голову, вспоминаю, встретилась ли с отцом, но мысли вертятся лишь возле того бассейна…со мной был один из братьев.
А папа…
Память оживает после подзатыльника.
– Ты где шлялась?
– за спиной гремит голос отца. Меня дергают за руку и через арку толкают в зону отдыха.
– Ты мне сделку сорвала, ты чем думаешь?
Оборачиваюсь на папу, у которого от злости глаза из обрит лезут и трогаю затылок, не
– Я же говорила, что палец сломала, - выдавливаю, вся моя вчершняя бравада вдребезги расколотилась о его жуткий взгляд.
– Какой?
– папа хватает меня за руки, осматривает и со свистом выдыхает, - палец я сам тебе сломаю, после того, как бумаги подпишешь, черт тебя подери!
В испуге отшатываюсь от него и наскакиваю на чью-то крепкую грудь.
– Александр, - звучит поверх моей головы, и от этого ледяного голоса волоски на руках встают дыбом.
– У нас в доме рукоприкладство под запретом, если не знал. А уж дочери пальцы ломать - ты охренел что ли?
– Я не то хотел сказать, - папа досадливо вытирает лоб.
– А я услышал то, что услышал, - тем же замороженным тоном отвечает ему Арон и сдвигает меня в сторону, в коридор.
Трясусь, как под дождем, то ли от папиных угроз, то ли от мужских касаний, смотрю в широкую спину Арона…
Да, кажется, он. Этой ночью. Сделал меня женщиной.
Алиса думает, что ее никто не видит.
Но я вижу. Обтянутую джинсами попку и светлый конский хвост на макушке, который покачивается, пока она по саду, перебежками, пробирается к воротам.
Ноги у нее хоть и длинные. А семенит смешно, долго, и я нагоняю ее, лишь слегка ускорившись.
Выхожу вслед за ней за ворота.
И тихо присвистываю.
Она оглядывается.
Глаза большие, на щеках румянец, пухлый рот в удивлении приоткрыт - просто взять и сцапать.
– Куда рванула, партизан?
– подхожу ближе, и перед глазами ночь проносится, как вчера унес это сладкое тело в постель на руках, и я ведь так и не спал.
Ждал, когда проснется она.
Она проснулась. И дала дёру от меня.
– По делам рванула, - она смотрит на меня, на сотовый, что сжимает в руке, по сторонам, снова на меня. Щурится.
– Чего тебе?
В моих планах были объятия с утра, кофе в постель там, роза в вазе, я все приготовил, но меня опередил дед, попёрся к ней с маминым соком.
И все равно. Можно со своим первым мужчиной быть поприветливее.
– Помнишь, как дома вчера оказалась?
– намекаю на ночь и подхожу к ней вплотную.
И на мой вопрос следует реацкия, которой я не предвидел.
Она отшатывается. Сводит светлые брови. Уставилась на меня, будто впервые видит. Рюкзак падает с ее плеча, она машинально подхватывает его за лямку.
– Так это ты был ночью?
– с вызовом спрашивает, и я выпадаю в осадок.
– В смысле?
– шагаю на нее.
– Совсем ничего помнишь?