Мои воспоминания

Крылов Алексей Николаевич

Ясно, что для такого одаренного любознательного и способного юноши, каким был, по отзыву своих товарищей, Борис Борисович, это был наиболее подходящий тип школы; она не заслушала его способностей, а давала им свободно развиваться и помогала выработке навыка самому искать посильного ответа на вопросы юного и пытливого ума.

Совместная жизнь с товарищами круглый год в продолжение пяти или шести лет, в особенности во время летних плаваний на прежних судах, вырабатывала и еще одну черту, которая была столь привлекательна в Борисе Борисовиче, — это его неизменное самое доброжелательное отношение ко всякому, кто бы с ним ни приходил в соприкосновение.

По производстве в 1880 г. в возрасте 18 лет в гардемарины Борис Борисович пошел

в плавание на полуброненосном фрегате «Герцог Эдинбургский».

Тогда еще тверды были традиции парусного флота. «Герцог Эдинбургский» имел не только машину, но и полный и притом громадный корабельный рангоут. Понятно, что на нем парусному делу, парусному ученью уделялось самое серьезное внимание; к тому же на нем был такой образцовый старший офицер, как Константин Павлович Кузьмич. Командирами были также выдающиеся моряки — сперва Н. Н. Новосильцев, потом Федор Александрович Гирс.

Чистота на корабле и безукоризненность его внешнего вида возводились в культ, масляное пятнышко на палубе или висящий за бортом конец вызывали чуть что не драму, в которой, конечно, допустивший недосмотр гардемарин играл страдательную роль, недотянутая снасть возводилась чуть что не в преступление. Короче говоря, это был род спорта, и, значит, надо было иметь к нему особенное влечение, особенную любовь и охоту, чтобы им довольствоваться, чтобы в нем совершенствоваться, чтобы им увлекаться и получать удовлетворение и истинное удовольствие, например, от лихого и дружного исполнения трудного маневра, требовавшего чисто морского глазомера, сметки и навыка.

Богато одаренная, но со складом ума, направленным к совершенно другим стремлениям, натура Бориса Борисовича, конечно, не находила удовлетворения в этих элементах подготовки молодежи к морской службе; можно думать, что на этой почве, в особенности в долгие ночные вахты в океане, произошло сближение с родственной ему по духу натурой, — плававшим на том же фрегате вахтенным офицером в чине мичмана великим князем Константином Константиновичем.

У лиц, далеко стоящих от флота, может возникнуть сомнение, правильный ли был взгляд на самую подготовку к службе молодых офицеров, если такие талантливые натуры, как великий князь Константин Константинович или князь Борис Борисович, пройдя школу такого выдающегося моряка, как К. П. Кузьмич, оставляли флот. На это я скажу, что правильный, — мне достаточно назвать одного из соплавателей Бориса Борисовича, его товарища по классу и выпуску, Николая Оттовича Эссена, имя которого как флотоводца заслужило столь почетную известность.

Значит, школа, которой придерживался К. П. Кузьмич, да и все другие моряки того времени, указывала каждому молодому офицеру его настоящую дорогу. Я добавлю к этому, что плавание и морская служба оставили еще один след на всей деятельности Бориса Борисовича: они приучили его считать, что скорое решение вопроса, решение, может быть, и не вполне совершенное, но зато принятое вовремя, лучше медлительной нерешительности. Это особенно важно в делах практических, к которым Борис Борисович также прилагал свой талант и в которых проявил себя как руководитель и организатор.

В 1884 г. Борис Борисович поступил слушателем на гидрографический отдел Николаевской морской академии. Здесь его преподавателями были: А. Н. Коркин, Г. А. Тиме, Н. Я. Цингер, М. А. Рыкачев, И. П. де Колонг, К. Д. Краевич.

Борис Борисович окончил академию в 1886 г. одним из двух первых, имея одинаково с М. Е. Жданко 12 баллов по всем предметам на всех экзаменах. Но уже тогда можно было отметить зарождение его дальнейшей научной склонности. По лекциям М. А. Рыкачева им составлен и издан «Курс метеорологии», пользующийся и поныне заслуженною известностью. Отмечу также ту особенную благодарность, с которою Борис Борисович часто вспоминал лекции К. Д. Краевича.

Мне через четыре года после Бориса Борисовича также пришлось быть учеником К. Д. Краевича

в той же Николаевской морской академии, и мне вполне ясна та прелесть, которую находил в его лекциях Борис Борисович; ей поддавался и я, и те из моих товарищей, которые были лучше подготовлены, пройдя, например, предварительно курс Минного офицерского класса. Константин Дмитриевич не отличался ни особенным красноречием и увлекательностью изложения, ни особенным искусством экспериментатора, ни умением с изяществом и мастерством владеть математическим анализом, как Коркин, или геометрией, как Н. Я. Цингер; но характерною особенностью его лекций был его оригинальный критический анализ полученных выводов и результатов или их истолкования, так сказать, здравый научный скептицизм. Краевич всегда предостерегал нас от увлечения математикой; он тщательно обращал внимание на те скрытые или неявно высказываемые, так сказать, неподчеркнутые предположения, которые затем воспроизводятся формулою или уравнением. Он нам не раз повторял на лекциях слова Гексли: «Математика подобно жернову перемалывает то, что под него засыпают». Вот на эту-то «засыпку» и напирал главным образом Краевич. Правда, от значительного большинства слушателей тонкость и оригинальность его критического анализа ускользали, но зато остальные проникались истинным уважением и благодарностью к своему профессору, делившемуся с ними не только своими познаниями, но и сомнениями. В числе этих немногих первое место принадлежит, конечно, Борису Борисовичу.

Окончив курс Морской академии, Борис Борисович в 1887 г. оставил службу во флоте в чине лейтенанта и решил всецело посвятить себя науке, в которой любимою им отраслью стала физика. Он уехал в Германию и работал главным образом в Страсбурге под руководством сперва Кундта, потом Кольрауша и отчасти в Берлине; защитив в 1890 г. «summa cum laude» [104] свою известную диссертацию «О Дальтоновом законе», он вернулся в Россию и, сдав магистерский экзамен, стал читать в качестве приват-доцента лекции при Московском университете.

104

С наивысшей похвалой (лат.).

В 1892 г. им был помещен в московском «Математическом сборнике» труд под заглавием: «Исследования по математической физике. Часть I. Общие свойства диэлектриков с точки зрения механической теории теплоты. Часть II. О лучистой энергии», и в начале 1893 г. представлен в факультет как магистерская диссертация.

Эта диссертация встретила со стороны рецензентов А. Г. Столетова и А. П. Соколова весьма суровую оценку и отзыв, который, может быть, следует назвать чрезмерно строгим. Отзыв этот получил огласку, возгорелась полемика, в которой обе стороны проявили страстность, доставившую, наверное, им обоим впоследствии горькие минуты.

Борис Борисович оставил Московский университет и стал читать лекции в Юрьевском университете.

В это время в Академии наук стала вакантною кафедра физики. Бывший вахтенный мичман «Герцога Эдинбургского», занимая тогда пост президента Академии, сумел убедить своих сочленов в высокой талантливости молодого ученого, которого репутация казалась столь жестоко поколебленной, и князь Борис Борисович был избран в адъюнкты Академии по кафедре физики, причем в числе шести академиков, подписавших представление, значится и имя гордости нашей Академии — П. Л. Чебышева. Борис Борисович переехал в Петербург и, ревностно и энергично ведя научную академическую работу, совершенствуя и дополняя в то же время и оборудование физического кабинета Академии, принял на себя труд чтения лекций и ведения практических занятий по физике в Николаевской морской академии, в которой незадолго перед тем К. Д. Краевич благодаря своей настойчивости получил средства и оборудовал физическую лабораторию.