Молчание идола. Сага заброшенных храмов
Шрифт:
Но в его мозгу вдруг отчетливо возник образ смуглого стройного чужеземца, говорившего на одном из европейских языков. Именно жажда этого сокровища вывела Оркана Богатура из его степей; но в его руках сокровище могло бы стать таким же опасным, каким оно было в руках Шайбар-хана. Власть, которую представлял смуглый чужеземец, могла бы договориться с туркменами так же легко, как с узбеками.
Нет, один восточный авантюрист, обладающий сокровищем, был бы так же опасен для мира в Азии, как и другой. О'Доннелл не мог допустить, чтобы Оркан Богатур нашел эту груду сверкающего богатства — испарина выступила на лбу у О'Доннелла, когда он представил себе, каких бед в мире может натворить дикарь, обладающий таким сокровищем. Он
Бросив на эту плиту последний взгляд, О'Доннелл поспешно вышел из комнаты. Он не хотел, чтобы его в ней обнаружили туркмены, которые тогда обязательно связали бы его пребывание там с исчезновением сокровища, ради которого они прокладывали сюда кровавый путь. Пусть уж лучше они думают, что Шайбар-хан куда-то его перепрятал, а затем был убит, и тайна умерла вместе с ним. О'Доннелл благополучно вышел из дворца во двор и увидел там смуглых воинов в накидках из овечьих шкур и высоких меховых шапках. Почти у всех на груди виднелись патронташи, а на поясах висели ятаганы. Один из них поднял ружье, направив его в сторону О'Доннелла.
Но в то же мгновение чей-то знакомый голос воскликнул:
— Клянусь Аллахом, это же мой друг Али эль-Гази!
Навстречу О'Доннеллу шагнул высокий человек в колпаке из шкуры белой ламы и в кафтане, украшенном мехом горностая. О'Доннелл узнал человека, которому он помог вчерашней ночью в темной аллее.
— Я Оркан Богатур,— широко улыбаясь, воскликнул вождь туркменов.— Подними свою саблю, друг. Шахразар мой. Головы узбеков выставлены на кольях на базарной площади. Когда я прошлой ночью избежал неминуемой смерти, они не догадались, что мои воины ждут меня в горах. Но теперь я повелитель Шахразара! А ты мой верный друг и советник. Проси все, что хочешь,— ты получишь даже свою долю из Сокровищ Хорезма, когда мы их найдем.
«Когда ты их найдешь»,— мысленно ответил О'Доннелл, вкладывая в ножны свою саблю. Американец был в какой-то степени фаталистом. Из этого приключения он, по крайней мере, вышел живым, а все остальное было уже в руках Аллаха.
— Аллах велик и всемогущ,— вслух сказал О'Доннелл, пожимая руку своему новому другу.
Молчание идола
В афганской аллее, по которой ощупью пробирался переодетый курдом Кирби О'Доннелл, было темно, как в преисподней. До него донесся пронзительный крик, разом изменивший его планы и намерения. Предсмертные крики не были в диковинку на извилистых аллеях Медины эль-Харами, города воров. Человек осторожный и робкий и не подумал бы ввязываться в какую-нибудь историю, которая вовсе его не касалась, однако О'Доннелл не отличался ни осторожностью, ни робостью, и его воинственная ирландская душа не позволила ему пройти, не откликнувшись на призыв о помощи.
Повинуясь своей интуиции, он свернул туда, где темноту аллеи прорезал узкий пучок света, и в следующее мгновение уже глядел в щель между ставнями, закрывавшими окно в толстой каменной стене. То, что он увидел, вызвало в нем вспышку гнева, окатившего его горячей волной. Хотя долгие годы странствий
Перед ним была большая комната, украшенная бархатными драпировками и пышно убранная дорогими коврами, в ней стояло несколько кушеток. Возле одной из кушеток столпились люди: семеро смуглых юсуфзайских головорезов и еще двое, про которых он не мог бы сказать ничего определенного. На кушетке лежал обнаженный до пояса человек, по виду принадлежавший к племени вазири. Сложения он был могучего, но четверо здоровенных бандитов держали его запястья и ноги. Они держали его так крепко, что он не мог пошевелиться, и видно было, как напряжены мышцы его рук и плечи. Глаза его были налиты кровью, а широкая грудь блестела от пота, и О'Доннелл тут же понял, почему. Гибкий человек в красном шелковом тюрбане серебряными щипцами взял из дымящейся жаровни раскаленный уголь и поднес этот уголь к обнаженной груди, на которой были видны следы ожогов.
Другой человек, выше того, на котором был красный тюрбан, задал какой-то вопрос, которого О'Доннелл не разобрал. Вазири свирепо замотал головой и с яростью плюнул в говорившего. В следующее мгновение уголь упал к нему на грудь, вызвав у несчастного нечеловеческий вопль. В это самое мгновение О'Доннелл изо всех сил дернул ставни.
Будучи полуирландцем-полуамериканцем, он не отличался богатырским сложением, но был словно стальной. Ставни с треском раскрылись, и он оказался посреди комнаты, держа в одной руке обнаженную саблю, а в другой кинжал. Палачи повернулись к нему и замерли в изумлении.
Свисающий конец завязанного по-курдски шарфа закрывал его лицо, так что видны были только горящие от ярости и гнева глаза. Немая сцена длилась лишь мгновение, и сразу же все пришло в движение.
Человек в красном тюрбане что-то выкрикнул, и навстречу непрошеному гостю двинулся один из бандитов. Он уже занес для удара руку с длинным ножом, но ударить так и не успел: взмах сабли опередил его, и кисть руки, продолжая сжимать нож, отлетела в сторону. Длинный узкий клинок О'Доннелла в левой руке пронзил горло головореза, и тот свалился замертво.
Одним прыжком американец оказался рядом с Красным Тюрбаном и его высоким помощником. Он не боялся, что они пустят в ход огнестрельное оружие. Ночные выстрелы в этой аллее Шайтана неминуемо повлекли бы за собой расследование, а этого бандиты, очевидно, не хотели.
Он оказался прав. Красный Тюрбан выхватил нож, а высокий саблю.
— Руби его, Джаллад! — прорычал Красный Тюрбан, отступая от американца.— Ахмет, на помощь!
Тот, кого звали Джаллад, что значит — палач, отразил удар О'Доннелла и снова взмахнул саблей. О'Доннелл уклонился от удара, отпрыгнув в сторону с ловкостью, которой могла бы позавидовать голодная пантера. Этот прыжок спас его и от Красного Тюрбана, который подкрадывался с ножом. Красный Тюрбан с визгом отскочил назад, однако длинное лезвие кинжала О'Доннелла распороло его шелковый жилет и царапнуло кожу. Споткнувшись о тяжелый табурет, он упал, однако О'Доннелл не успел использовать свое преимущество: Джаллад наносил удар за ударом. Американцу пришлось защищаться, а не нападать самому.
Отражая удары сабли, он увидел, что к нему направляется бандит, которого Красный Тюрбан назвал Ахметом. Ахмет держал за ствол старый мушкет. Одним ударом тяжелого приклада можно было бы с легкостью разбить человеку голову. Красный Тюрбан поднимался на ноги, и спустя мгновение О'Доннелл оказался бы окруженным с трех сторон.
Он не стал этого дожидаться. Сильный удар его сабли заставил Джаллада отступить, и О'Доннелл, извернувшись по-кошачьи, бросился навстречу Ахмету. Тот с криком занес над головой мушкет, но атака американца была столь стремительной, что ударить его прикладом Ахмет уже не успел. Бандит упал с распоротым животом.