Молчание посвященных. Эффект бумеранга (сборник)
Шрифт:
– О'кей! – вынужден был уступить его настойчивости Метлоу. – Если ты настаиваешь, поедем сейчас.
Длинная очередь бедно одетых людей, в основном арабского и африканского происхождения, тянулась от дверей большого и ухоженного особняка, выглядевшего дворцом среди убогих лачуг в одном из пригородов Гонконга. На двери дома как-то нелепо среди такой нищеты сияла золотом табличка с надписью на арабском и английском языках: «Доктор Юсуф – нейрохирург и травматолог».
– Вот и его резиденция, уважаемый Нагматулла, – останавливая машину, показал на особняк Метлоу. – Он купил ее около года назад.
– Сколько ты отпустил ему на лечение твоего друга?
– Сто пятьдесят тысяч долларов, но все они были сняты со счета в банке «Белый лотос» тоже год назад. И, как недавно выяснилось, профессор Осира не получил из них на содержание и лечение моего друга ни цента. При этом, по сведениям полиции, доктор Юсуф зарабатывает немалые деньги, нещадно обирая этих несчастных, – кивнул он на людей у входа. – Пользуясь тем, что они не могут обратиться в муниципальные клиники, потому что не имеют от властей вида на жительство в этом городе. Однако, по сведениям полиции, главный доход Юсуфу приносят не эти несчастные, а тайное врачевание черепно-мозговых и огнестрельных ран у темных личностей из криминальных сообществ Гонконга. Каким-то образом среди них он поразительно быстро заработал непререкаемый авторитет.
– О, шакал!.. Презренный внук и сын шакала! – воспылал гневом Нагматулла. – Пойдем к нему скорее, Джирджис!
Очередь перед дверями особняка испуганно расступилась перед Метлоу и его пышными азиатскими спутниками. Они вошли в дом и сразу оказались в полутемном и прохладном холле.
– У мужа ленч, куда лезете, грязные попрошайки! – закричала на них неопределенного возраста китаянка, но, увидев перед собой Метлоу, всплеснула пухлыми ручками и с китайского перешла на дурной английский: – О-о-о, простите, сэр!.. Я приняла вас за одного из тех мерзавцев, что вечно торчат у двери нашей клиники. Как прикажете доложить о вас мужу? – попятилась она к высокой резной двери.
Музафар схватил ее за руку и толкнул к дивану.
– Сидеть тихо, косоглазая крыса! – приказал он по-английски и еще что-то добавил на незнакомом Метлоу языке.
Китаянка от ужаса округлила глаза и часто закивала головой.
Доктор Юсуф возлежал с закрытыми глазами в мягком кресле и отрешенно курил кальян.
Нагматулла, принюхавшись к дыму кальяна, многозначительно посмотрел на Метлоу.
– Где тебя шайтан носит? – услышав стук двери, лениво проворчал Юсуф и протянул в сторону Метлоу унизанную перстнями руку: – Иди, моя тигрица, иди скорее к своему повелителю!
Метлоу сжал протянутую руку и рывком выбросил его из кресла. Юсуф вскрикнул и с кошачьей ловкостью метнулся к двери, но путь ему преградили Нагматулла и Музафар. Положив руки на кривые кинжалы, засунутые за пояса, они с брезгливым спокойствием смотрели на него. Юсуф попятился от их взглядов. Метлоу показал ему на пол, и тот послушно сел, поджав по-восточному ноги под себя. Метлоу стал с интересом рассматривать дорогие перстни на его пальцах.
– Сколько заплатил за эти цацки, док?
Но тот лишь ошалело пучил на него тусклые глаза.
– Обкурился гашиша, нечестивый пес! – пнул его ногой Нагматулла.
– А во сколько обошлось гнездышко? – оглядев заполненную дорогой мебелью комнату, спросил Метлоу и опять не дождался ответа. – Что ж, напомню, в сто тысяч долларов. А сколько я тебе дал на лечение Джона Ли Карпентера?
Юсуф скривил в злобной ухмылке губы:
– Ненавижу, христианская собака.
Музафар вдруг издал изумленный вскрик и показал отцу на массивный серебряный перстень на безымянном пальце Юсуфа, на котором была выгравирована рука с занесенным кривым кинжалом. Старый мулла, взглянув на перстень, побледнел. Положив руку на рукоять кинжала, он вперил вспыхнувший ненавистью взгляд в Юсуфа и процедил сквозь зубы:
– Я думал, что ты просто заблудшая овца, а ты, оказывается, вон из какой клоаки… Будь проклят ты, питающийся падалью! Будь проклят до седьмого колена род твой, слуга шайтана!
Юсуф лишь засмеялся в ответ.
Метлоу была непонятна бурная реакция Нагматуллы и его сына на обыкновенный, как ему показалось, серебряный перстень на пальце Юсуфа. Нагматулла, приказав сыну не спускать с Юсуфа глаз, кивком головы показал Метлоу на дверь.
За дверью он крикнул что-то жене Юсуфа, и китаянку будто ветром вымело из холла.
– На каком наречии ты шуганул эту накрашенную китайскую куклу? – поинтересовался Метлоу.
– Она китайская уйгурка-мусульманка. Я пообещал ей на ее тюркском наречии скорый шариатский суд за распутство и соучастие в преступлениях мужа.
Заперев входную дверь на ключ, Нагматулла показал Метлоу на диван.
– Присядь, Джирджис! – в чрезвычайном волнении сказал он. – Мне надо сообщить тебе что-то очень важное.
– Внимательно слушаю тебя, дорогой друг.
– Похоже, тебя совсем не удивил перстень на руке Юсуфа?
– Признаться, не очень.
– Тебе знакомо имя: Хасан ибн Саббах?
– Кажется, одиннадцатый век, – потер виски Метлоу. – Основатель какой-то мистической секты. Кажется, исмаилитов.
Нагматулла согласно кивнул.
– Я что-то читал о прошлых темных делах исмаилитов, – продолжил Метлоу, – но нынешние их наследники, насколько я знаю, представляют собой уникальное религиозное объединение во главе с единым духовным лидером – они разбросаны по всему миру и мало имеют общего с теми средневековыми фанатиками. Их лидер Карим Ага-хан IV – достойнейший и уважаемый в мире человек, меценат и благотворитель. Он, так же как и твой сын Музафар, получил в Англии отличное образование…
– Это правда, – согласился Нагматулла. – Но, к сожалению, вам, европейцам, трудно протянуть нить познания из одиннадцатого века к веку двадцатому, а мы, люди Востока, знаем, что нити добра и зла бесконечны в истории народов. Для нас яркие события прошлого не тускнеют от времени и не покрываются пылью забвения. Деяния тысячелетней давности мы помним так же отчетливо, как и деяния, случившиеся вчера. Мы их взвешиваем на одних и тех же весах. На весах нашей мусульманской истины и благочестия.