Молчание сфинкса
Шрифт:
— В Волоколамске. В изоляторе, — Никита присел на угол стола,
— А где вы нашли орудие убийства?
— Ты имеешь в виду железку, которой он орудовал? Мы выходы на место с ним проводили и следственные эксперименты. Он показал в деталях, как и где убил отца Дмитрия, где прикончил Филологову, где Марину Ткач. Выдал в ходе эксперимента добровольно вещдоки: отрезок металлической трубы, которым наносил своим жертвам удары, а также мобильный телефон, украденный им из сумки Ткач. Железку эту он на стройке нашел, а прятал в нежилой части дома, под лестницей. А телефон сразу после убийства закопал в парке. Откопал уже при нас и при понятых.
— Значит,
— Да, он. Сказал, что Салтыков уезжает в Москву и хочет ее немедленно видеть, что он, мол, поручил разыскать ее и попросить немедленно прийти в Лесное. Смекалки и наблюдательности этому Журавлеву, как видишь, было не занимать. Разобрался, на что Марина быстро, без оглядки купится.
— Да, он с самого начала понял, что Марина добивается Салтыкова. Мы правильно предполагали, что кто-то мог этим воспользоваться. Он что, ждал ее в парке, да?
— Он позвонил ей утром, в восемь часов. И вышел ей навстречу. Там ведь всего одна короткая дорога из Воздвиженского — мимо пруда.
— А если бы Ткач не пошла тогда пешком, а поймала машину на шоссе?
— Тогда она бы осталась жива. Ненадолго, правда. Он бы ждал другого случая. Но убил бы ее непременно — признался, он долго выбирал между ею, Анной Лык вой и…
— Кем? — тихо спросила Катя.
— Ну ты ведь тоже приезжала туда с Мещерским, Никита помолчал. — Журавлев признался мне на дога се: он выбирал, сравнивал. Ведь на этот раз он искал Красавицу. И остановился на Ткач. Он встретил ее в парке. Ударил железной трубой. Потом сбросил труп в овраг. Но перед этим взял из сумки мобильник. Ведь там на определителе остался его номер — он звонил с телефона Изумрудова. Мы его не изъяли, когда самого Изумрудова забрали. В принципе, Катя, он каждый раз действовал по одной и той же схеме. Убийство отца Дмитрия, убийство Филологовой — все это один почерк.
— А откуда он узнал, что отец Дмитрий в тот день едет в город, в банк?
— Да ему Изумрудов об этом проболтался. Он же священника до самой остановки проводил. Отец Дмитрий говорил, что вернется вечером, часов в шесть, автобусом. Журавлев узнал все это и решил, что момент, которого он так долго ждал, наконец-то настал. А ждал он действительно долго. Эпизод с петухом шестого июня произошел, первое убийство во исполнение условий заклятья он совершил лишь через четыре месяца. Вон сколько времени ему потребовалось на то, чтобы решиться и подготовиться. А тут выпал удачный момент — отец Дмитрий один возвращается с автобусной остановки вечером, в сумерках, ну и… Вот так и бывает. Нужен лишь толчок.
— Он сказал что-нибудь про деньги в портфеле? — спросила Катя.
— Он сказал, что тогда, в первый раз, так… разнервничался. — Никита зло прищурился, — убив человека впервые, что про все на свете забыл. На портфель он и не взглянул даже, не поднял его, не открыл. Дал оттуда деру. Когда он стал на Филологову охотиться, видя в ней Мастера, он уже несколько осмелел. Безнаказанность, она всегда наглости придает. В то утро, когда она шла на станцию, он просто незаметно последовал за ней. Догнал на дороге и убил. Как видишь, почти со всеми своими жертвами он намеренно старался расправиться вне дома — ему казалось, что так он будет вне подозрений…
— А ведь ты чуть-чуть не поймал его с поличным, Никита, — сказала Катя. — В тот день, когда вы с Кулешовым приехали в Лесное. Ведь Филологова в то время была уже мертва, и Журавлев как раз возвращался после того, как…
— Он в туалете
— Обидно, прискорбно, но бывает. В нашей работе все бывает, даже такое, — Катя вздохнула. — Я эти подробности в репортаже опущу.
— Слушай, ты вот все меня спрашиваешь… А я вот тоже давно спросить тебя хочу кое о чем, — Никита наклонился к Катиному лицу. — Ты ведь догадывалась, что это он, Журавлев?
— Правду тебе сказать?
— Конечно.
— Знаешь, как я рассуждала? У нас ведь долго не было вообще никакого мотива. И я искала, прикидывала и так, и этак. Но все не подходило. Отправной точкой, стал для меня дневник этой девочки — Милочки Салтыковой. То, что легенда о бестужевском кладе может быть и мотивом, и источником всех бед, я поняла поздно. Я стала выбирать для себя среди обитателей Лесного того, кто способен принять эту легенду на веру. И не находила такого человека — это было слишком нереально. Они все были такие прагматики… И тут мне снова помог дневник этой шестнадцатилетней девочки. И дело не только в описанных ею условиях легендарного заговора на кровь. Я читала ее дневник и словно слышала ее, видела — вот она сидит и пишет то, что ей интересно, что ее волнует, то, во что она верит. Я впервые тогда задумалась о соотношении веры и возраста, понимаешь?
— Короче ты подумала, что в такие истории могут верить только зеленые пацаны?
— Я стала присматриваться к Журавлеву и к Изумрудову тоже. Помнишь, Мещерский меня спрашивал — догадываюсь ли я? В тот момент я, Никита, еще думала, что они действуют заодно, на пару. Изумрудов ведь не мог убить Марину Ткач, он был на момент убийства в камере. А вот об отце Дмитрии он, как мне казалось, знал больше всех. И я думала, что он лжет тебе, не говорит всей правды о том, что произошло там, на дороге. Я думала, что они заодно — Журавлев и Изумрудов. Я даже провела небольшой эксперимент. Мне хотелось посмотреть, насколько они подвержены…
— Чему? — спросил Никита.
— Легковерию, внушаемости, алчности. Это было что-то вроде теста— мы вместе заполняли «купон счастья». Тогда я была почти уверена, что они оба нам нужны, но… Как видишь, я ошиблась. Журавлев действовал в одиночку. И в последний момент не остановился даже перед убийством приятеля. Скажи, ему провели судебно-психиатрическую экспертизу?
— Да, я с результатами знакомился в прокуратуре. Он признан вменяемым, дееспособным. Но отклонения некоторые у него налицо: например, повышенная возбудимость, склонность к психопатии. Потом еще установлено, что у него в семье по материнской линии имелись душевнобольные — родной брат матери страдал острой формой шизофрении. Кое о чем это говорит.
— А с Долорес Дмитриевной ты беседовал?
Никита кивнул.
— Мать есть мать. Никуда не денешься. Плачет, не верит, истерики закатывает, адвоката уже третьего по счету меняет, нас сволочит. Он был ее единственным сыном, растила она его одна, без отца. Ради него и согласилась в Лесное переехать. Все для него — и вот получила подарочек на старости лет. В общем, то, что он малость того, тронутый, мне и без экспертизы ясно. Одна дата чего стоит, когда он петуха-то казнил на крыльце церкви, — шестое июня. Тот еще денек себе выбрал для начала преступного пути.