Молчунья
Шрифт:
– Как страшно стоять на ногах, так высоко, не хочу ходить, хочу ползать, у меня это получается, и это здорово. Мои ноги такие слабенькие, что я не просто не могу ходить, я даже стоять могу с трудом. А что, если я упаду, я ударюсь, ведь отсюда так высоко падать. Нет, не пойду я никуда. Постоять постою, и то, если меня будет придерживать папа.
– У меня так сильно трясутся коленки, что я не понимаю, вообще, как я ещё стою, не говоря уже о ходьбе. Отпустите меня, я хочу ползать, Уаааа. – Ангелину опустили, и она тут же, радостно хохоча, уползла в направлении чемодана с игрушками, который лежал в её комнате.
Ангелина всегда и везде была осторожна и внимательна, поэтому, прежде чем прикоснуться
Вот и с ходьбой он поторапливал Ангелиночку, а ей нужно было ещё время, чтобы насладиться ползаньем и окрепнуть для ходьбы. Отец был просто уверен, что ребёнок дожжен ходить уже в год, не позже, однако его уверенность не имела ничего общего с природой и желаниями Ангелины.
– Попробую встать, – думала Ангелина, переползая с голого пола на палас, – Так, сначала надо выпрямить одну ногу, так, так, так, теперь вторую, ух ты, получилось, теперь моя попа выше моей головы. Попу мне удалось поднять на ноги, хорошо, теперь надо попробовать оторвать от пола руки и поднять голову. Эта задача уже сложнее. – Размышляла Ангелина, стоя в позе арки.
– Что-то мне не удаётся оторвать от пола сразу обе руки. – спина девочки была ещё не достаточно окрепшей, но она старалась встать.
– Может, мне стоит оттолкнуться руками, – и раз, получилось. Как сложно стоять на ногах и так высоко, страшновато, мне не за что ухватиться, ой, ой, ой. – Ангелина шлёпнулась на попу.
– Понятно, надо за что-то держаться, – она подошла к кроватке, ухватилась за неё и поднялась вновь.
– Получилось. Я стою. Но что с моими ногами, они трясутся, – теперь нужно было привыкнуть организму девочки к новым для неё нагрузкам, которые во время вертикального положения и ходьбы приходятся в основном на ноги и спину.
Ангелина была дольна собой и теперь часто повторяла трюк с поднятием на ноги, уцепившись при этом за какую-либо опору. Её спинка непринуждённо тренировалась во время этих поднятий.
Позже ей удалось встать на ноги без посторонней помощи или опоры. Однако страх перед высотой всё ещё оставался, Ангелина осваивалась. Её ноги больше не тряслись от напряжения, они теперь немного подкашивались от опасения упасть с такой высоты. Это мешало Ангелине сделать самостоятельно первый шаг вперёд, хотя при поддержке родителей, или держась за опору она уже могла топтаться по комнате.
Наблюдая за успехами ребёнка, отец решил, что она уже готова к самостоятельному перемещению на ногах. Он взял девочку за руку и пошёл вместе с ней, а потом, неожиданно для Ангелины, отпустил её руку; девочка растерялась и тут же упала на попу. Снова спешка отца, научить ребёнка ходить не увенчалась успехом. Он очень волновался и был недоволен, что ребёнок всё ещё не ходит. Однако ему даже в голову не приходило, что своей спешкой, своими подталкиваниями ребёнка вперёд он не ускорял её знакомство с миром и развитие, а наоборот, вызывал ступор у девочки. В результате ей требовалось гораздо больше времени на адаптацию к новым условиям и действиям. Папа, как ему казалось, действовал во благо ребёнка, он торопился знакомить её с миром, но совершенно не обращал внимания на то, что постоянно получал обратный результат. Поэтому Ангелина, готовая самостоятельно принять новые условия и адаптироваться к ним, вводилась в ступор подталкиваниями своего отца, поэтому ей заново приходилось проходить процесс знакомства с миром. Она совершенно не нуждалась в толчках со стороны отца, а нуждалась лишь в поддержке. Отец этого не понимал, не мог понять. Он был слишком самоуверен.
В один год и три месяца Ангелина самостоятельно, без какой-либо поддержки и стимуляции со стороны, пошла. Это было огромной радостью для её родителей, но гораздо большей радостью для неё самой. Она сама, без толчков и стимулов пошла.
Но неизвестно, насколько раньше пошла бы Ангелина самостоятельно, если бы папа постоянно не торопил её и не толкал вперёд, сбивая тем самым Ангелину с её природного ритма.
СЛОВА
В лексиконе Ангелины уже в 1 год было много слов, причем, что интересно, она их произносила правильно и с той же интонацией, с которой произносили их мама и папа. Но пока её речь была не осмысленной, она походила на речь попугая, который может всё правильно повторить, но который не понимает, о чём он говорит и в каких случаях нужно сказать то или иное предложение. Однако отдельные слова: папа, мама, пись-пись, кушать… она произносила по теме. Предложений пока не было.
Количество произносимых слов с каждым днём росло, но вот понимание их смысла не всегда приходило вовремя. Поэтому в голове Ангелины образовывалась путаница, она просто не успевала связать слово и предмет, как её просили произнести новое слово. Словарный запас, безусловно, возрастал, но вот понимание слов существенно отставало. Родители радовались хорошему произношению и повторению слов, они старались связывать их с предметами и событиями, происходящими вокруг, но они делали это слишком быстро, ориентируясь зачастую не на ребёнка, а на самих себя. В итоге, так как Ангелине очень нравилось говорить слова и произносить новые звуки, она постоянно их произносила, но совершенно не придавая словам смысла, она их произносила не как понятия, означающие что-либо, а просто как звуки, за исключением лишь немногих.
– Папа, папа, мой папа, папапуйя, мама, мама, мамамуйя, – глядя на родителей произносила Ангелина.
– Никогда придется петь, разговаривая быть просто от улыбки, птицы улетают на юг, с пеликаном кружит, говорящая девчонка, говорящая девчонка, трам, там пар, пирам, скажу лишь, что условие одно, пойду гулять и вместе баловаться будут утки, если я приду, если я приду, то тогда, наверное, уже… – Бессвязно произносила некий текст девочка.
Ангелина сидела на стульчике, рассматривая свои игрушки и размышляя о своих образах и словах:
– Вот я вижу во сне или закрыв глаза каких-то существ, предметы, они мне нравятся, и я их узнаю и разделяю на отдельности, мне не нужно их как-то называть, да ещё и запоминать как я их назвала, зачем мне это? Ведь это в два раза сложнее – запомнить сам предмет и запомнить его название, да еще и связать это название только с этим предметом, сложно.
– Я парю в своих снах и встречаюсь с знакомыми и новыми образами, которые имеют свой смысл, но я их запоминаю сами по себе, как они есть, мне не нужны их названия. Но в этом мире, мире реальном, мире где я живу и общаюсь с родителями, всему, что происходит и что живёт есть какое-то название. При этом часто меня учат произносить просто название (например, собака), говоря, что это «животное», что она гавкает «событие», объясняя мне что это то-то и то-то, всё теми же неясными словами. Вот и получается замкнутый круг, круговорот из слов, который меня затягивает и ничего не объясняет, а лишь усложняет моё понимание и восприятие.