Мольер
Шрифт:
В 1658 году Мольер возвращается в Париж и искусно добивается благосклонности Людовика XIV. Его появление в Пти-Бурбоне, его успех у публики вызывают беспокойство актеров Бургундского отеля. Те, кого он называет «великими актерами», чинят ему неприятности. Он позволяет себе высмеивать их, сначала в частных разговорах, затем публично: тирада из «Жеманниц» о том, как они завывают, читая стихи, и останавливаются в нужных местах! Но по-настоящему ссора разгорается только после «Урока женам». Донно де Визе, нанятый Бургундским отелем, начинает с намеков на ревность Мольера, но не говорит, какие у него есть причины для ревности. Он замечает только, что Мольер никак не показывает своей ревности вне театра: «Он слишком осторожен». С «Критикой «Урока женам» ссора наливается ядом. Бургундский отель тотчас же откликается комедией Бурсо «Ответная критика «Урока женам», или портрет живописца». С ней Мольер весело расправляется в «Версальском экспромте». «Бургундцы» не признают себя побежденными; они ставят «Ответ на Экспромт, или Месть маркизов» Донно де Визе (ноябрь 1663). В этой пьесе Донно называет Мольера рогоносцем. Потом он берет свои слова
Нет нужды подчеркивать двусмысленность этих строчек. Ясно, однако, что старому Монфлери мало очернить Мольера, он старается его погубить. Мы не знаем — поскольку его шаги нам известны только из этого письма Расина, — обвинил ли он Мольера действительно в женитьбе на собственной дочери. В XVII веке кровосмешение считалось тягчайшим из преступлений, за него карали смертью, костром! Мы увидим позднее, как Людовик XIV ответил на жалобу Монфлери.
В 1663 году «ссора» прекращается. В 1664 начнется Дело «Тартюфа», куда более серьезное. Странная вещь: на протяжении семи лет никто больше не заикнется о личной жизни Мольера. Надо ждать 1670 года, чтобы Ле Буланже де Шалюссе в своем «Эломире-ипохондрике» подхватил тему ревности Мольера-рогоносца и от себя добавил:
«Ты опоздал лепить ее, занявшись с ней, Арнольф; до колыбели вылепить верней, Как сделал кое-кто…» [124]Намек совершенно однозначен. Мольер «слепил» свою жену до колыбели: он ее отец. Шалюссе, однако, не решится сказать, кто ее мать, поскольку комедиантки, по его мнению, — всеобщее достояние.
Мольер умирает в 1673 году, и по рукам ходит такая эпитафия:
«Он в равной мере смог из чаши У дочки выпить и мамаши». [125]124
Перевод Е. Кассировой.
125
Перевод Е. Кассировой.
Едва ли нужно объяснять это словечко — «чаша», которое встречается в непристойных песенках того времени. Овдовев, Арманда находит в себе смелость защищать дело мужа, спасать созданную им труппу. Вся ненависть, которую вызывал к себе Мольер, теперь переносится на Арманду. Некий театральный антрепренер, Гишар, замышляет отравить Люлли, чтобы занять его место. Его любовница — сестра Обри, второго мужа Женевьевы Бежар. Отсюда его знакомство с мадемуазель Мольер [126] . Он слишком болтлив. Его разоблачают, арестовывают. Арманда, как ни противен ей Люлли, честно дает показания против Гишара. Тот отводит ее свидетельство на том основании, что «брак ее был кровосмесителен, что сие великое таинство было для нее лишь святотатством… что, одним словом, эта сирота своего мужа, эта вдова своего отца, эта жена всех прочих мужчин могла сопротивляться только одному мужчине, который был ее отцом и ее мужем; и что, наконец, кто говорит «девица Мольер», говорит «презреннейшая из всех презренных». Гишар рискует не меньше чем головой, это необходимо подчеркнуть. Разумеется, он осужден. Но клевета укрепляется и распространяется. В 1688 году появляется пасквиль «Знаменитая комедиантка». Автор его (анонимный) обвиняет Арманду во всех пороках. По поводу ее рождения он пишет: «Не следует удивляться тому, что она столь искусна в любовных делах; она дочь покойной Бежар, провинциальной комедиантки, которая имела громкий успех у многих молодых людей Лангедока во времена счастливого рождения ее дочери. При такой беспорядочной жизни трудно сказать, кто был отцом ребенка; я знаю только, что ее мать уверяла, что в своем разврате, за исключением одного Мольера, она имела дело лишь с людьми дворянского звания; и что поэтому в жилах ее дочери течет самая благородная кровь… Ее считали дочерью Мольера, хотя он стал впоследствии ее мужем; впрочем, толком мы на этот счет истины не знаем».
126
мадемуазель Мольер — к женщинам низкого звания (в том числе к актрисам), даже замужним, в те времена было принято обращаться «мадемуазель».
Это признание в собственной неосведомленности и эта благоразумная оговорка весьма многозначительны. И все же пасквиль «Знаменитая комедиантка», много раз переиздававшийся, на мой взгляд, дал направление всему делу. Именно эта подлая книжонка посеяла семена смуты, оказала влияние на самые серьезные умы.
В 1697 году Бейль в своем «Историческом и критическом словаре» вспоминает супружеские неурядицы Мольера, и у него вырывается: «Самое же странное —
Разумеется, это утверждение не сопровождается никакими доказательствами. Но словарь имеет гораздо большее влияние на умы, чем анонимный пасквиль, сам, по определению, подрывающий доверие к себе.
К 1702 году Броссет, адвокат Парламента, записывает разговоры с Буало, к которому питает благоговение. Если допустить, что Броссет правильно понял мысль своего кумира и точно ее передал, Буало будто бы сказал: «Мольер сначала был влюблен в актрису Бежар, на чьей дочери женился»…
Буало нельзя заподозрить в недоброжелательности к Мольеру, но, может быть, он читал «Знаменитую комедиантку», и это как-то на него подействовало. А может быть, Броссет, вольно или невольно, исказил полученное им признание.
В 1705 году в своей «Жизни господина де Мольера» Гримаре отождествляет Арманду с Франсуазой де Моден, внебрачной дочерью, которую Мадлена родила от Эспри де Ремона, графа де Модена, в 1638 году. Желая оправдать Мольера, Гримаре только еще больше затемняет дело этой путаницей.
Его упрекают в том, что он не представил никаких доказательств своих слов, чтобы «рассеять всеобщее предубеждение». На самом же деле это злосчастное предубеждение «всеобще» только среди литераторов. И все-таки спор был начат и продолжается по сей день. Сторонники мнения, что Арманда только дочь Мадлены, и те, кто считает, что Мольер не остановился перед женитьбой на собственной дочери, одинаково непреклонны. Те же, кто думает, что Арманда попросту сестра Мадлены, только брезгливо переворачивают страницу — и напрасно.
Мы же здесь, напротив, постараемся привести все обвинения, указать их даты, чтобы выявить их последовательность и сделать нагляднее то обстоятельство, что сплетня набирает силу от одного сочинения к другому. Перед нами история, сфабрикованная на основании клеветы, исходящей от завистливых актеров, соперников, раздосадованных неожиданным и прочным успехом. Те, кто ее переписывает, в конце концов и сами начинают чему-то верить, впрочем, не слишком точно зная, чему именно. Ложь, многократно повторенная, а затем и поддержанная серьезными людьми, уже похожа на правду.
А между тем существуют документы, неопровержимые и достаточно красноречивые для того, чтобы развеять всякие сомнения!
В сентябре 1641 года умирает Жозеф Бежар. Он оставляет дела в таком скверном состоянии, что его вдова, Мари Эрве, действуя в качестве опекунши своих детей, ходатайствует об отказе от наследства. Ее просьба, представленная 10 марта 1643 года, 10 июня удовлетворяется. В ней Мари Эрве заявляет, что действует «от имени Жозефа, Мадлены, Женевьевы, Луи и неокрещенного младенца женского пола, несовершеннолетних детей ее и вышесказанного покойного». Решение было принято на семейном совете, в котором участвовали родственники и друзья, а именно:
«Габриель Ренар, сьер де Сент-Мари, Пьер Пийон, стряпчий из Шатле, мэтр Беранже, стряпчий из Шатле, мэтр Пьер Бежар, стряпчий из Шатле, дядя по отцу, Симон Бедо, шорных дел мастер, второй опекун, мэтр Жак Бенгар, Жан Фрегаль, портной, Жан Фуко, парижский мещанин, друзья».
Если сравнить этот документ с брачным контрактом Мольера, становится ясно, что «неокрещенный младенец» — это Арманда, поскольку в 1662 году ей около двадцати лет. Тем более что других оставшихся в живых детей, кроме поименованных здесь и этого «младенца», у четы Бежар нет. Возможно, это ребенок, родившийся после смерти отца, в 1642 году. Внезапная кончина отца, денежные затруднения, с которыми пришлось столкнуться матери, объясняют задержку с крещением. Впрочем, те, кто убеждены, что Арманда — дочь Мадлены, не оспаривают, что она и есть «младенец», упомянутый в документе об отказе от наследства. Но они утверждают, что бумага эта фальсифицирована для пользы дела. Они ссылаются на то, что Мадлена и Жозеф здесь названы несовершеннолетними, тогда как в 1643 году они уже достигли совершеннолетия. Но это значит закрывать глаза на то обстоятельство, что в 1641 году, когда умер их отец, Жозефу еще не было двадцати пяти лет, а Мадлене было только двадцать три года. В XVII веке совершеннолетними становились по закону в двадцать пять лет. Нужно учитывать возраст детей к моменту смерти отца, а не к дате подачи прошения об отказе от наследства. Следовательно, Жозеф и Мадлена названы несовершеннолетними в полном соответствии с правилами. Но зачем бы понадобилось искажать истину? Чтобы обеспечить гражданское состояние дочери Мадлены! Ибо при ее положении актрисы было бы очень нежелательно, чтобы стало известно о том, что у нее есть внебрачный ребенок! Это значит совершенно не понимать нравов и обычаев эпохи: от ответственности тогда, во всяком случае, не уклонялись. Если предположить, что Мадлена произвела на свет внебрачного ребенка, она бы признала его, как она это сделала с Франсуазой де Моден в 1638 году. Что до ее театральной карьеры, то она не могла бы от этого пострадать, тем более что репутация Мадлены как женщины нестрогих нравов уже сложилась, соответствовала ли она действительности или нет. И, наконец, то, что кажется самым важным, когда познакомишься с семейством Бежар: узаконить Арманду значит урезать наследство Мари Эрве. А им не следует пренебрегать: Мари Эрве кое-что спасла от краха! Признать Арманду сестрой означает для младших Бежаров, нуждающихся в деньгах и вовсе не бескорыстных, отдать пятую часть материнского наследства, — вещь немыслимая. Еще более невозможно допустить, чтобы трое стряпчих из Шатле и пятеро почтенных парижских буржуа согласились прикрыть такую проделку Мари Эрве и Мадлены. Они прекрасно знали, чьей дочерью была Арманда. В противном случае те и другие подвергались риску очень тяжелых наказаний (вплоть до смертной казни). Это все люди уважаемые: у них собственные дома, семейства, прочное положение. Итак, нет причин сомневаться в родственных отношениях Арманды, как они указаны в этом ходатайстве об отказе от наследства, даже несмотря на то, что ее свидетельство о крещении до сих пор не найдено.