Молилась ли ты на ночь?
Шрифт:
– Аллочка, а с тобой все в порядке? – спросил Зяма, недоверчиво выслушав эту бредовую речь.
– Я в норме! – плаксиво заверила его Трошкина и трубно высморкалась в первую попавшуюся тряпочку – ею оказался Зямин шарф.
– Отлично! – с непередаваемой интонацией сказал Зяма. – Нет-нет, шарфик можешь оставить, дарю его тебе на добрую память… Значит, так!
Он безобразно взлохматил волосы и признался:
– Сейчас я взволнован и не способен нормально соображать, но утром мы во всем разберемся. Дюху из квартиры не выпускай, я приду к вам сразу после завтрака.
– Можешь
– Договорились, – кивнул Зяма.
И уже выйдя на лестничную площадку, добавил:
– Не забудь зепереть дверь и спрячь ключ, чтобы наша ночная бабочка не упорхнула на заработки!
Глава 9
Если ночь была дивно прекрасной, то утро стало ее полной противоположностью.
Во-первых, мне не дали как следует выспаться. Ровно в семь утра душераздирающе завизжал Алкин допотопный будильник – бабушкино наследство. Живучесть механизма, крики которого вынужденно слушали три поколения Трошкиных, объяснялась его фантастической прочностью. Сколько его ни били руками, ногами и подручными предметами, ему все было нипочем. Подозреваю, что этот будильник представлял собой генетически модифицированную боксерскую грушу.
С будильником мне удалось разобраться: Трошкина имеет привычку ставить его на пол, под изголовьем своей кровати, а я как раз лежала поблизости на матрасе и очень удачно лягнула трезвонящий агрегат ногой. По скользкому паркету будильник шайбой выкатился в прихожую и там благополучно затих. Как выяснилось позже, он застрял в меховом тапке. Таким образом, можно было считать, что я забила гол, но это меня не радовало. Было слишком много поводов для огорчения!
Расправившись с будильником, я собралась еще подремать, но тут запел мой мобильник. Сумка валялась на полу рядом с матрасом, я дотянулась до нее, не открывая глаз, нашла трубку и поднесла ее к уху.
– Инночка! – обеспокоенно воззвал ко мне Бронич. – Денежки у тебя?
– Денежки? – тупо повторила я.
Не то чтобы я не могла вспомнить, что это такое – денежки, просто не сразу поняла, о каких именно деньгах идет речь.
– Денежки в банке! – нетерпеливо напомнил шеф.
– Я не делаю запасов на зиму жизни, – пробормотала я, при слове «банка» закономерно вспомнив папулины баллоны с соленьями.
– Кузнецова! – грянул шеф. – Тебя куда вчера послали?!
– Ой, куда меня только не посылали! – пожаловалась я, чувствуя себя так, словно я исправно сходила по всем адресам. – Михаил Брониславич, я заболела, можно я сегодня на работу не приду?
– А кто мне денежки принесет?!
– Ах, денежки! – до меня наконец дошло, что шеф живо интересуется наличкой, которую я вчера по его поручению получила в банке. – А деньги я вам передам с каким-нибудь надежным посыльным!
– Жду с нетерпеньицем, – буркнул Бронич и отключился.
Пока я разговаривала с шефом, проснулась Трошкина. Она вылезла из-под одеяла и тут же начала переодеваться из фланелевой пижамы в модный брючный костюм.
– Ты
– Пока нет, – уклончиво ответила подружка.
– Кого-то ждешь?
– Да, должен зайти один человек. – Алка упорно отводила взгляд.
Бегая по комнате, она суетливо наводила порядок и при этом старалась держаться от меня подальше, что выглядело очень смешно, учитывая скромные размеры помещения.
– В чем дело? – не выдержав, спросила я.
– А что такое? – неискренне удивилась Алка.
– Что ты шарахаешься от меня, как будто я прокаженная?
Трошкина остановилась, печально посмотрела на меня и распустила губы шлепанцами. Я угадала, что подружка сейчас горестно заревет, и поспешила предотвратить обильное слезотечение, прикрикнув на плаксу:
– Не распускай нюни!
– Тогда я руки распущу! – неожиданно окрысилась она.
В руках у Трошкиной был брючный ремень, который она пыталась заправить в штаны, но от волнения не попадала в петли. Она замахнулась на меня этой несерьезной полоской тисненой кожи и гневно притопнула ножкой в тапке с помпоном:
– Пороть тебя некому, Кузнецова!
– Да за что?!
– Не отпирайся, я все знаю! – выкрикнула Алка.
– Серьезно? Тогда расскажи мне Второй закон Ньютона! – попросила я. – В свое время мне так и не удалось его выучить.
Трошкина вспыхнула и зло сказала:
– Для проститутки у тебя очень необычные интересы!
– Для кого?! – заморгала я.
– Для проститутки! – тихо, но твердо повторила она.
– Да как ты смеешь?! За кого ты меня принимаешь?! – Я вырвала у подружки ремешок и огрела ее по заднице.
– А сама ты как смеешь?! – с этим встречным вопросом Алка схватила подушку и с размаху стукнула меня ею по голове.
– Ах, ты так! – я отбросила в сторону бесполезный декоративный ремешок и схватила вторую подушку.
Некоторое время мы самозабвенно молотили друг друга спальными принадлежностями, кряхтя, охая и равномерно покрываясь пухом и перьями из прорвавшихся подушек. Остановил ожесточенное пуховое побоище дверной звонок.
– Ну, вот! – опустив подушку, расстроилась Трошкина. – Он уже пришел, а я в таком виде!
– Ты похожа на жертву куриного гриппа! – злорадно заметила я.
Обирая с себя перья, Алка побежала в прихожую, откуда через секунду послышался хорошо знакомый мне голос. Я высунулась в коридор и увидела своего родного братца.
– О, Зямка! – обрадовалась я. – Как вовремя! Ты-то мне и нужен! Будь другом, отвези Броничу в офис казенные деньги, я вчера получила их в банке и забыла отдать.
Братец не ответил на мою солнечную улыбку. Тихо и скорбно кивнув Трошкиной, он прошел в комнату, встал под люстрой, скрестил руки на груди и уставился на меня взором, полным мрачной задумчивости. Горделивая байроновская поза выгодно подчеркивала достоинства Зяминой фигуры, но была совершенно неуместна в Алкиной девичьей горнице, полной мягких игрушек, милых безделушек, кружевных салфеток и плюшевых накидок, покрытых в данный момент слоем подушечного пуха.