Молитва для Эльзы
Шрифт:
Люди! Человечество в опасности, ему не хватает подвига. Без подвига жизнь на земле зачахнет и исчезнет бесславно и бесследно. Земля будет существовать порожняком, она погибнет со скуки. Этого допустить нельзя. Мы должны суметь, мы должны, во что бы то ни стало, совершить. Лично я хочу!
– Я тоже хочу совершить. Я думал об этом и раньше, только сказать стеснялся, – это мой друг Женя Ковалевский. Он вышел из толпы и встал рядом со мной, решительно повернувшись грудью к народу.
То, что получилось в результате полугодового труда и энтузиазма молодости, было нечто из старых камер от казенных грузовиков и стальных, стянутых со строительства
Из погрузки в поезд нашего экспедиционного инвентаря можно составить сильно захватывающий сюжет. Поездной персонал, узбекские проводники, очень слабо реагируют на русскую речь и совершенно не желают входить ни в чье положение. Почувствовал себя на эшафоте, где мне вот-вот должны снести голову, но я, наивный, пытаюсь уговорить угрюмого палача не делать этого. Лицо того палача из средневековья и лица тружеников железнодорожных путей сообщения из солнечного Узбекистана в 1980 году были одинаковы.
Поезд трогается в то время, как мы продолжаем закидывать свой негабаритный груз морских путешественников в вагон, а проводники, нехорошие люди, старательно выбрасывают его обратно на перрон. Одна половина экспедиционеров едет в вагоне, принимая груз – другая бежит по перрону с неподъемным инвентарем. На ходу обе половины договариваются, на всякий случай, встретиться за 3500 км южней, в том месте, которое никто никогда не видел, а только догадывался на основании политической карты Советского Союза. В результате мы все-таки загрузились и через три дня оказались среди пустыни в городе Аральск.
Дунул попутный ветер, сначала слегка и неуверенно, но скоро крепко и решительно. Мы подняли парус и понеслись в открытое море. Появились волны, которые к ночи достигли 5 метров.
Годы спустя, бороздя океанский простор на большом пароходе, я видел волны куда как более. Но чувства мои при этом не сравнить с теми, которые испытал в ту ночь. Нечто существенное происходит, когда живешь с водой на одном уровне, среди волн выше головы. Вода над тобой, если она не комфортабельный душ, очень интересно действует на психику. Как будто через миг канешь в пучину, и окажешься в очень непривычной обстановке: среди рыб и прочих легендарных подводных обитателей.
Бывало море, возле которого рос, бушевало и сильно. Но я находился лишь рядом, на берегу, и только наблюдал, а не чувствовал стихию. Оказывается, между видеть и чувствовать пропасть – как между присутствовать и участвовать.
Все мои друзья-мореплаватели свалились от усталости и заснули. Разбушевавшаяся стихия и одинокий я – неспящий рулевой. Для высвечивания волн в темноте у меня есть серьезное приспособление – карманный китайский фонарик с одной квадратной батарейкой. С его помощью вижу метра на два.
Сначала нет ничего, только черная пустота, полная неожиданностей. Потом вдруг, как по волшебству, вырастает стена воды. Где она вверху заканчивается – не видно, можно только догадываться, слушая, как срывается пенная шапка. Не счесть сколько раз думал: «Все: вот теперь приплыли. Эта волна последняя, она захлестнет и перевернет мое суденышко». Но в очередной раз происходило чудо, и я, с перехваченным от восторга и ужаса дыханием, взмывал ввысь, чтоб там, на верху, переведя дух, через миг снова рухнуть вниз в страшную водяную яму.
Чего я здесь забыл? Какие такие тайны откроются передо мной, если вот сейчас сделаю одно неосторожное движение рулевым веслом и: до свидания белый свет со всеми земными радостями! Кругом море, а вокруг моря – жаркая пустыня.
А разум говорит: «В затее прока нет – одни мытарства. Как славно млеть под ласковым солнышком на пляжике Черного моря среди дамских тел. Как чудесно вечерком попить вина, а после закрутить курортный романчик. Зачем пуп рвать-то?!»
Сижу на берегу острова и смотрю на Аральское море. Завтра, от силы послезавтра в последний раз гляну на солнце, на нещадно выжженную пустыню, еще раз вспомню, чего прожил, девушек обязательно надо будет вспомнить всех и папу с мамой. Вот, пожалуй, и все – можно распрощаться с белым светом и отправиться к праотцам. Сначала как будто прыгну в пропасть, страшно будет только вначале, а дальше все пойдет как по накатанной дорожке: тьма, туннель, потом золотистый свет, царство мертвых, чистилище, судилище, а дальше черт знает что или Бог весть что. Это уж как повезет.
А все из-за неосторожности. Нашел в пустыне труп джейрана, от которого изрядно воняло мертвечиной, и, врезав по черепу несколько раз топором, стал крутить башку животному, пытаясь обломать рог на сувенир. Рог не поддавался, я начал усердствовать и распорол об острую трупную кость себе руку довольно сильно. Не придав особого значения случившемуся, засунул добычу в рюкзак и зашагал дальше.
Вечером поднялась температура и начало знобить. Тут же вспомнилась классика и всякие страсти про трупный яд. Признаки того, что мне крупно не повезло, были налицо. Спасать меня от погибели на затерянном островке некому. Я приготовился к самому худшему и пошел к морю прощаться с жизнью.
Мысли отказывались выстраиваться в стройные ряды. Стало ужасно грустно оттого, что придется погибнуть в неизвестном месте вдали от славянской родины. Хотелось успеть добраться домой и закончить жизнь под отчим кровом среди безутешно скорбящих родственников и соболезнующих односельчан. Маялся долго, пока не уморил себя мыслями о загробной жизни окончательно и не пошел спать.
Несмотря на большую подготовительную работу, умереть не удалось. Температура через день спала – все обошлось. А тот вид Аральского моря и пустынных окрестностей я помню до сих пор. Равнодушная вода, равнодушное небо, равнодушная нерусская местность из песка и редких саксаульных кустов. И не в кого уткнуться лицом, чтоб утешиться. Нет мамы, нет какой-нибудь другой женщины для защиты. Совсем один и пренебрегающая мной любимая природа.
Очень часто вижу себя посторонним гражданином чужой страны, хотя на самом деле это я – студент, который скоро станет настоящим инженером. У меня есть зачет по марксистско-ленинской философии и много чего еще из области прогрессивных знаний по науке и технике. А тут весь углем перепачканный и босиком стою в центре кассового зала куйбышевского железнодорожного вокзала. Одеяние мое состоит из рваной штормовки на голое тело, подстреленного драного трико и все. В руках лодочный компас весом пять кило, а в кармане восемь социалистических рублей и пятьдесят копеек. Больше ничего нет, кроме бороды и блеска в глазах.