Молитва об Оуэне Мини

Ирвинг Джон Уинслоу

И буквально перед тем, как его самолет приземлился в Фениксе, он записал свое торопливое наблюдение с воздуха: «ВОТ И ОПЯТЬ — Я ВЫШЕ ВСЕГО, ЧТО ВОКРУГ ПАЛЬМЫ ТУТ ОЧЕНЬ СТРОЙНЫЕ И ВЫСОКИЕ, И Я СЕЙЧАС ВЫСОКО НАД ПАЛЬМАМИ. НЕБО И ПАЛЬМЫ ТУТ ОЧЕНЬ КРАСИВЫЕ».

С самолета он сошел первым; его военная форма резко и решительно бросала вызов жаре, черная нарукавная повязка ясно говорила всем о его миссии. В одной руке он держал зеленый вещмешок, в другой — треугольную картонную коробку. Он сразу подошел к багажному отсеку самолета. Хотя я и не слышал его голоса, можно было понять, что он дает распоряжения рабочим и водителю автопогрузчика, — не сомневаюсь, он объяснял им, что

надо все время держать голову трупа выше уровня ног, чтобы из щелей ничего не потекло. Когда тело в фанерном ящике выгружали из самолета, Оуэн застыл на месте, отдавая честь. Потом водитель автопогрузчика закрепил ящик на вильчатом захвате, и Оуэн запрыгнул на один из зубьев вилки — так он и проехал это короткое расстояние через взлетную полосу к поджидающему гроб катафалку, похожий на деревянную фигуру, какими в старину украшали носы кораблей.

Я пересек асфальтовую площадку и подошел поближе к родственникам погибшего; те не шевелились и лишь взглядами сопровождали Оуэна и ящик с телом. Они стояли словно парализованные своим гневом, но майор решительно шагнул навстречу Оуэну и приветствовал его. Шофер откинул заднюю дверцу длинного серебристого катафалка, а представитель похоронного бюро тут же сделал елейную мину профессионального посланника смерти.

Оуэн легко спрыгнул с автопогрузчика, сбросил на асфальт вещмешок и с треском распечатал треугольную картонную коробку. С помощью майора Оуэн развернул флаг, на сильном ветру управиться с ним было нелегко. Внезапно включились дополнительные посадочные огни на взлетной полосе, и флаг, надувшись и затрепетав на ветру, ярко вспыхнул на фоне темного неба. После нескольких неловких попыток Оуэн с майором в конце концов накрыли флагом ящик. Как только тело задвинули в катафалк, флаг на крышке тут же успокоился, и вся семья, словно большое неуклюжее животное, приблизилась к катафалку и Оуэну Мини.

Я только тут разглядел, что парень-переросток одет не в рабочий комбинезон, а в камуфляжную форму, а то, что я сперва принял за разводы грязи или масла, оказалось маскировочными пятнами. Камуфляж выглядел как настоящий армейский, однако парень еще явно не достиг призывного возраста и вряд ли мог полностью соблюсти форму одежды — на его больших ногах вместо армейских красовались потертые и замызганные баскетбольные ботинки с высоким подъемом, а спутанная грива до плеч определенно не соответствовала уставу. И пояс был не плотницкий, а что-то вроде патронташа, снаряженного, судя по всему, настоящими боевыми патронами — по крайней мере, из нескольких ячеек торчали головки пуль, — а на разнообразных петлях, крючках и лямках, прицепленных к патронташу, свисали предметы, вовсе не похожие ни на слесарные инструменты, ни на аппаратуру телефонного мастера. Этот верзила носил на поясе настоящее (по крайней мере, с виду) армейское снаряжение: саперную лопатку, мачете, штык-нож — хотя ножны для штыка не походили на армейские; во всяком случае, мне так показалось. Они были сшиты из отражающей ткани ядовито-зеленого цвета с наклейкой в виде традиционного черепа с костями из такой же отражающей ткани, но ядовито-оранжевой.

Беременной девочке, которую я принял за сестру этого долговязого чудовища, было от силы лет шестнадцать. Она начала всхлипывать, затем сжала кулак и, чтобы не разреветься окончательно, закусила большую костяшку указательного пальца.

— Дерьмо собачье, — выдала мамаша.

Медлительный мужчина, показавшийся мне ее мужем, то складывал свои мясистые руки на груди, то снова опускал их, а малый в камуфляже после очередного ругательства матери машинально запрокинул голову и выплюнул еще один внушительных размеров грязно-коричневый комок, описавший длинную дугу.

— Может, хватит наконец? — попросила его беременная девочка.

— Пошла ты на хер! — отозвался он.

Медлительный мужчина оказался не таким уж и медлительным. Он неожиданно резко ударил парня правой рукой — увесистая оплеуха пришлась прямо в челюсть, и малый шмякнулся на асфальт не хуже Оуэнова вещмешка.

— Не смей так разговаривать с сестрой, — произнес мужчина.

Парень, не двигаясь, ответил:

— Отвали на хер!.. Она мне не сестра, наполовину только!

Мать вмешалась:

— Не разговаривай так со своим отцом.

— Он мне не отец, ты, сука! — ответил парень.

— Не смей называть мать сукой! — сказал мужчина; но стоило ему приблизиться к лежащему на асфальте парню, будто примериваясь, как бы половчее его пнуть, как мальчишка, пошатываясь, встал на ноги. В одной руке он держал мачете, в другой — штык-нож

— Вы оба суки, — сказал парень мужчине и женщине, и, когда его единоутробная сестра снова принялась плакать, он еще раз запрокинул голову и выплюнул табачную жвачку. В сестру он не попал, хотя и метил в нее. И тут с ним заговорил Оуэн Мини.

— КЛАССНЫЕ У ТЕБЯ НОЖНЫ, — сказал Оуэн. — САМ СМАСТЕРИЛ?

Я уже наблюдал, как действует голос Оуэна на свежего человека: вся эта жуткая семейка, едва услышав его, застыла на месте. Беременная девочка перестала плакать; отец — который, как оказалось, не был отцом верзилы — отшатнулся от Оуэна, словно испугался Голоса больше, чем штыка или мачете или даже и того и другого вместе; мамаша нервно пригладила свои липкие волосы, будто Оуэн напомнил ей, что надо позаботиться о своем внешнем виде. Оуэнова фуражка едва доставала верзиле до груди.

Верзила сказал ему:

— А ты-то кто такой, недомерок?

— Это офицер сопровождения выбывших из строя, — вмешался майор. — Его зовут лейтенант Мини.

— Пусть сам скажет, — проговорил парень, не сводя глаз с Оуэна.

— МЕНЯ ЗОВУТ ЛЕЙТЕНАНТ МИНИ, — сказал Оуэн и протянул руку для пожатия. — А ТЕБЯ КАК?

Но чтобы пожать Оуэну руку, парню пришлось бы убрать по крайней мере что-нибудь одно — или мачете, или штык-нож; судя по всему, делать этого ему не хотелось. Он также не потрудился назвать Оуэну свое имя.

— Что это у тебя с голосом? — спросил он Оуэна.

— НИЧЕГО. А С ТОБОЙ ЧТО? — спросил Оуэн. — ВЫРЯДИЛСЯ СОЛДАТОМ? В ВОЙНУШКУ ИГРАЕМ? ТЫ ЧТО, НЕ ЗНАЕШЬ, КАК ПОЛОЖЕНО РАЗГОВАРИВАТЬ С ОФИЦЕРОМ?

Нарвавшись на жесткий тон, парень тут же сник, как всякий грубиян.

— Знаю, сэр, — ответил он, злобно поглядев на Оуэна.

— УБЕРИ ОРУЖИЕ, — велел Оуэн. — ЭТО ТВОЕГО БРАТА Я ПРИВЕЗ ДОМОЙ? — спросил он.

— Да, сэр, — сказал парень.

— МНЕ ЖАЛЬ, ЧТО ТВОЙ БРАТ ПОГИБ, — сказал Оуэн Мини. — ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ УДЕЛИТЬ ЕМУ НЕМНОГО ВНИМАНИЯ?

— Да, сэр, — смиренно произнес парень; он, похоже, растерялся, плохо представляя, каким образом ему следует уделить своему мертвому брату НЕМНОГО ВНИМАНИЯ, и угрюмо уставился на уголок флага, который был ближе к открытой задней дверце катафалка и потому время от времени вздрагивал на ветру.

Затем Оуэн Мини обошел всю родню, пожимая руки и выражая соболезнование. На лице матери в одно мгновение промелькнула целая гамма чувств; ее будто раздирали два противоречивых желания — начать заигрывать с Оуэном и убить его. На безучастного отца малый рост Оуэна, как мне показалось, произвел самое неприятное впечатление; тестообразное лицо мужчины выражало попеременно то животную тупость, то презрение. Когда Оуэн заговорил с беременной девочкой, та от стеснения едва не лишилась дара речи.