Молнии
Шрифт:
Во время своих лекций он должен в первую очередь просвещать массы относительно системы, продвигаемой Вестингаузом, у которого пользуется теперь безграничным доверием. Однако Грегор отнюдь не намерен ограничивать свои выступления этой темой, он жаждет поделиться с публикой еще и другими своими идеями, а потому использует доставшуюся ему трибуну для того, чтобы устроить небольшой спектакль.
В зале поначалу царит почти полная тьма, если не считать беглых проблесков там и сям; внезапно на сцене перед аудиторией возникает, неизвестно откуда, человек с длинным мертвенно-бледным лицом, высоченного роста, вдобавок увеличенного цилиндром, облаченный в приталенный черный редингот; он стоит на трибуне в круге резкого белого света, в окружении странных, доселе невиданных, вещей или аппаратов — соленоидных катушек, ламп накаливания,
Загадочный и харизматичный, Грегор не спешит разоблачать и объяснять свои манипуляции: его ораторский дар сочетается с талантами актера, фокусника и мага. Желая прежде всего доказать публике безвредность переменного тока, он хватает левой рукой провод, тянущийся от катушки, по которой циркулирует ток высокого напряжения, а правой берется за одну из стеклянных трубок, в которой, к великому изумлению зала, тотчас вспыхивает свет. Вот оно, свидетельство того, что электричество, проходя сквозь тело человека, нисколько ему не вредит! Разумеется, на самом деле Грегор прибегает к помощи тока высокой частоты, который не проникает внутрь человеческого тела, а совершенно безопасно циркулирует по его поверхности, — иными словами, мы имеем дело с небольшой уловкой, с легким плутовством, но какое это имеет значение: главное, публика ему верит, и успех обеспечен.
Однако, покорив аудиторию согласно инструкциям Вестингауза, Грегор потихоньку начинает действовать по собственной инициативе. Продемонстрировав переменный ток и его безвредность, Грегор, не поставив в известность начальство, немедленно принимается рекламировать самые свежие свои идеи, отнюдь не предусмотренные официальной программой. Их список возглавляет совершенно новая концепция, доселе неизвестная в нашем подлунном мире, а именно свободная потенциальная энергия, доступная в любой точке вселенной — остается лишь пустяк — научиться ее использовать. «А это всего лишь вопрос времени, — опрометчиво заявляет Грегор. — Человечество, — восклицает он, — рано или поздно сможет гармонично сочетать свои энергетические технологии с великими движущими силами самой природы!» Изумленные агенты безопасности, внедренные в публику, дабы следить за лектором, тут же ставят в известность Вестингауза, но патрон относится к этим эскападам вполне благосклонно.
Благодаря артистическим способностям, искусству четких формулировок, шокирующих выводов и многозначительных пауз, а также манипуляциям и фокусам на сцене, Грегор быстро завоевывает своими лекциями оглушительный успех у публики, становится объектом газетной шумихи и героем изустных рассказов, в результате чего поток желающих послушать его растет с каждым днем. На светских обедах все только о нем и говорят, а спустя несколько месяцев его уже считают самым знаменитым ученым на свете.
И начинается: Грегора просто рвут на части. Его осыпают почестями и наградами. Все иностранные правительства желают заполучить его себе. Его называют магом, ясновидящим, пророком, гением всех времен и народов, величайшим изобретателем, когда-либо жившим на земле. Перед ним заискивают верхи нью-йоркского общества, промышленники и финансисты, владельцы газет, ректоры университетов, писатели, актеры, музыканты, поэты, скульпторы, политики, президенты, короли — словом, все-все-все.
Сначала он принимает, затем все чаще отклоняет приглашения к богатым, очень богатым и сверхбогатым людям. У богатых есть обычай устраивать банкеты, называемые серебряными, золотыми, бриллиантовыми или платиновымиобедами. Замысел весьма прост: из данных металлов сделаны драгоценные подарки, которые дамы, сев за стол, находят под своими накрахмаленными салфетками. Грегор пару раз посещает такие обеды, но его отвращение к побрякушкам столь велико, что скоро он отказывается от этих развлечений. Очень богатые делают примерно то же самое, но вдобавок на их приемах люди курят сигары, скрученные из стодолларовых купюр, и Грегор, по правде сказать, не видит в этом ничего интересного. Ну а сверхбогатые, совсем уж чокнутые, пускаются на чудаковатые выдумки: например, считается хорошим тоном, чтобы их гости, такие же мультимиллионеры, как они сами, являлись к ним небритыми, нечесаными и одетыми в вонючие лохмотья, сидели на грязном полу, лакали выдохшееся пиво и заедали его всякой отравой — сухими корками, шкурками от окорока, овощной ботвой, — подаваемой лакеями в пудреных париках и ливреях на хрустальных подносах. Не исключено, что минут пять Грегора развлекает эта затея, хотя он и не показывает вида, но и она быстро ему приедается.
В числе знаменитостей, чьи дома он посещает, фигурируют, например, ни больше ни меньше, Редьярд Киплинг, Марк Твен и Игнаций Падеревский, причем Грегор вполне мог бы сойтись с ними, будь на то его желание, но он не обольщается их славой и неизменно сохраняет дистанцию, воздерживаясь от слишком близких отношений. Нужно сказать, что это не требует от Грегора никаких усилий: таков уж его холодный, мрачноватый нрав. Лишь одна супружеская пара снискала милость в его глазах, Норман Аксельрод, филантроп по профессии, и его супруга Этель, он стал их близким другом, насколько вообще был на это способен.
Поскольку описываемые события происходят в эпоху зарождения кинематографа, когда появляются первые звезды, — феномен, доселе совершенно неизвестный, — мы воспользуемся их именами, чтобы бегло описать Аксельродов. Высокий, но гибкий, суховато-сдержанный, но улыбчивый, Норман немного походит на Лайонела Бэрримора, тогда как Этель, молчаливая и мечтательная, взглядом слегка напоминает Пирл Уайт, а улыбкой — сестер Гиш, причем и Лилиан, и Дороти одновременно. Когда Грегор знакомится с супругами, их неизменно сопровождает начинающий сотрудник мистера Аксельрода, юный Ангус Напье, чей малый рост и испуганное личико вызывают в памяти некоторые черты Элиши Кука, который, впрочем, начнет делать карьеру гораздо позже. Ангус Напье служит Норману и секретарем, и управляющим, и шофером; беспрекословно подчиняясь своему хозяину, он не сводит глаз с Этель, и, вне всякого сомнения, его созерцание далеко от платонического.
Грегор сразу же принимает приглашение Аксельродов на ужин, а вскоре начинает посещать их регулярно, сперва раз в неделю, затем дважды, по вторникам и пятницам. Вторничные трапезы проводят в домашнем кругу, втроем или вчетвером, в зависимости от присутствия Ангуса Напье, зато на пятничные — более светские, парадные мероприятия — приглашают избранное, хотя и с меняющимся составом, общество поклонников Грегора. Поклонники эти принадлежат к самым разным типам людей и профессиям, их находят в артистических, научных или политических кругах, однако, наш изобретатель также становится объектом восхищения многочисленных мистиков и ясновидящих. И поскольку он вызывает пристальный интерес оккультистов, его начинают окружать все более и более странные личности, которые провозглашают Грегора своим обожаемым венерианцем, прилетевшим на землю с далекой планеты на космическом корабле или, по другой версии, на крыльях гигантской белой голубки.
Все эти бредни изрядно потешают Грегора; более того, с учетом своей давней симпатии к птицам, в частности, к зерноядным, он, быть может, относится к своим почитателям даже благосклонно, разумеется, не высказывая этого вслух. Однако в научных кругах подобные факты воспринимаются весьма отрицательно. Ученые кипят от ярости, слыша такие вещи. Это первый неприятный звоночек, оборотная сторона медали, всегда сопровождающие успех: Грегора начинают именовать мошенником и самозванцем. Его причисляют к шарлатанам тем более громко и охотно, что он и впрямь любит распускать хвост, выставлять себя любимцем публики и хвастать своими достижениями в прессе, а этот грех его коллеги-ученые отнюдь не попускают и простить не могут.
Тем не менее блестящие лекции Грегора завоевывают симпатии толпы, околдованной его представлениями и многочисленными аксессуарами, в числе которых волшебные светящиеся трубки, ставшие его фирменным знаком, хотя он так никогда и не соберется запатентовать их или выпустить в продажу. А жаль, тут он допустил промах, ему следовало бы это сделать, ведь их изобретут снова только через пятьдесят лет, и они станут прообразом нынешних флуоресцентных ламп, известных нам как неоновые.
Вестингауз, поглощенный битвой переменного тока с постоянным, в которой он явно одерживает перевес, по-прежнему закрывает глаза на художества Грегора; он в восторге от того, что его систему предпочли для освещения Всемирной выставки в Чикаго, которая будет работать целых пять месяцев, в ознаменование четырехсотлетней годовщины дня, когда Христофор Колумб впервые ступил на землю Америки.