Молния
Шрифт:
– Но это будут незначительные силы, чтобы привлечь ваши элитные танковые дивизии на побережье Нормандии, в то время как настоящий фронт будет открыт позже в районе Кале.
Эта информация пришлась по вкусу диктатору, который имел свое предвзятое мнение и твердо верил в свою непогрешимость. Он снова сел в кресло и стукнул кулаком по столу.
– Вот это действительно похоже на правду, Штефан. Но я видел документы, отдельные страницы истории войны, привезенные из будущего…
– Подделка, – ответил Штефан, рассчитывая, что параноик проглотит ложь. – Вместо подлинных документов они вам предъявили подделку, чтобы
Если повезет, то обещанная Черчиллем бомбардировка состоится завтра и уничтожит Ворота, всех тех, кто может их воссоздать, и все документы до единого, которые были привезены из будущего. А фюрер будет лишен всякой возможности провести глубокое расследование для выяснения правдивости слов Штефана.
С минуту Гитлер молча сидел, глядя на «люгер» на столе и напряженно думая. Наверху возобновилась бомбардировка, и картины запрыгали на стенах, а карандаши в медном стакане.
Штефан с нетерпением ждал реакции фюрера.
– Как вы сюда попали? – спросил Гитлер. – Как вам удалось воспользоваться Воротами? После побега Кокошки и тех пятерых они усиленно охраняются.
– Я не пользовался Воротами, – сказал Штефан. – Я явился к вам прямо из будущего, использовав пояс для передвижения во временном пространстве.
Это была самая смелая ложь, так как пояс не являлся машиной времени, а только механизмом для возвращения и имел одну-единственную функцию: вернуть его владельца в Институт. Штефан рассчитывал на невежество политиков: они знали обо всем происходящем понемногу, но никогда не изучали глубоко ни одного вопроса. Гитлер знал, что такое Ворота и что такое путешествие во времени, но, конечно, лишь в общих чертах; он не знал подробностей, к примеру, таких, как назначение поясов.
Если бы Гитлер понял, что Штефан прибыл к нему после возвращения в Институт с помощью пояса Кокошки, он бы догадался, что Штефан расправился с Кокошкой и пятерыми другими и что они вовсе не дезертиры, и тогда рухнул бы весь сложный вымысел о заговоре в Институте. А Штефану пришел бы конец.
Нахмурившись, диктатор спросил:
– Вы пользовались поясом без Ворот? Разве такое возможно?
У Штефана пересохло во рту, но он старался говорить убедительно – Да, мой фюрер, это совсем просто. Можно так настроить пояс, что он не только будет устанавливать связи с Воротами для возвращения домой, но и позволит перемещаться во времени в соответствии с нашими желаниями. Хорошо, что это так, потому что, если бы я вернулся к Воротам, чтобы потом отправиться сюда, меня бы схватили евреи, которые сейчас их контролируют.
– Евреи? – Гитлер был поражен.
– Да, мой фюрер. Насколько я понимаю, заговор в Институте организовали сотрудники, которые имеют еврейскую кровь, но скрыли этот факт.
Лицо безумца исказилось от внезапной ярости.
– Евреи. Всюду, везде. А теперь вот в Институте.
Услышав эти слова, Штефан понял, что повернул ход истории на прежний путь.
Судьба стремится восстановись предопределенный ход событий.
– 24 -
Лора сказала:
– Крис, тебе лучше спрятаться под машиной.
Пока она говорила, человек на юго-западном фланге поднялся из-за укрытия и помчался вдоль края сухого русла по направлению к ней и к небольшому песчаному наносу, за которым можно было спрятаться.
Лора
– Опять эти евреи, – со злобой повторил Гитлер. – А как насчет ядерного оружия, которое, как они утверждают, может выиграть для нас войну?
– Еще одна ложь, мой фюрер. В будущем была сделана не одна попытка создать такое оружие, и все они оказались неудачными. Это выдумки заговорщиков, чтобы растратить ресурсы и силы рейха.
Послышался гул и грохот взрывов.
Тяжелые рамы картин стучали по бетонным стенам.
Карандаши подпрыгивали в медном стакане.
Гитлер смотрел прямо в глаза Штефану, пристально изучая его.
– Все-таки если бы вы были изменником, то явились бы сюда с оружием и убили бы меня на месте.
Штефан подумывал именно об этом, потому что, только убив Адольфа Гитлера, он смыл хотя бы часть пятна со своей совести. Но это было бы проявлением эгоизма, потому что, убив Гитлера, он круто изменил бы ход истории и подверг огромному риску то будущее, которое уже существовало. Он не мог забывать о том, что его будущее было одновременно и прошлым Лоры; если он будет вмешиваться, чтобы изменить ход событий, установленный судьбой, он может изменить мир к худшему вообще и для Лоры в частности. Что, если он убил бы Гитлера сейчас и, вернувшись в 1989 год, обнаружил совершенно иной мир, в котором по каким-то причинам Лора вообще не появилась на свет?
Он мог бы уничтожить этого преступника, но тогда на него легла бы ответственность за тот мир, который возникнет после этого поступка. Здравый смысл говорил, что мир от этого станет только лучше, но он твердо знал, что здравый смысл и судьба – это два взаимоисключающих понятия.
– Да, мой фюрер, – сказал Штефан, – будь я изменником, я бы поступил именно так. И меня беспокоит, что настоящие изменники в Институте могут рано или поздно додуматься именно до такого способа покушения.
Гитлер побледнел.
– Завтра я закрою Институт. Ворота не будут функционировать, пока я не очищу весь Институт от предателей.
«Надо надеяться, что бомбардировщики Черчилля тебя опередят», – подумал Штефан.
– Мы одержим победу, Штефан, и в этом нам поможет твердая вера в наше великое предназначение, а не какая-нибудь гадалка. Мы победим, потому что это наша судьба.
– Да, это наша судьба, – согласился Штефан. – Правда на нашей стороне.
На лице безумца появилась улыбка. Под внезапным наплывом чувств, неожиданным по контрасту с прежним настроением, Гитлер заговорил об отце Штефана Франце и днях их молодости в Мюнхене: тайные собрания на квартире Антона Дрекслера, встречи в пивных «Хофбройхаус» и «Эберлброй».