Молния
Шрифт:
– Если вы думаете, что я оставлю вас наедине с премьер-министров, – объявил сержант, – то вы сумасшедший!
– Возможно, он и сумасшедший, – сказал премьер-министр, – но ему не откажешь в храбрости. Думаю, вы согласитесь со мной, сержант. Пусть караульные его обыщут, и, если у него нет оружия, я уделю ему немного времени, как он того просит.
– Но, сэр, вы не знаете, кто он такой. Вы не знаете, что он такое. Вспомните, как он сюда ворвался…
Черчилль прервал сержанта:
– Я не забыл, как он здесь появился, сержант. И, пожалуйста, помните, что только мы с вами знаем об этом. Надеюсь, что вы будете
Получив выговор, сержант отступил в сторону и со злостью поглядывал на Штефана, пока того обыскивали караульные.
Они не нашли оружия, только книги в рюкзаке и бумаги в карманах у Штефана. Они вернули бумаги, а книги сложили посередине длинного стола; Штефана забавляло, что они не проявили никакого интереса к книгам.
Неохотно, с карандашом и блокнотом в руках, сержант последовал за караульными из комнаты, выполняя приказание премьер-министра. Когда дверь закрылась за ними, Черчилль показал Штефану на кресло, которое раньше занимал сержант. Они немного посидели молча, с интересом разглядывая друг друга. Потом премьер-министр показал на дымящийся чайник, который стоял на подносе.
– Хотите чаю?
Спустя двадцать минут, когда Штефан изложил вкратце только половину своей истории, премьер-министр позвал сержанта.
– Мы еще побудем здесь, сержант. Боюсь, мне придется отложить на час совещание Военного кабинета. Пожалуйста, известите об этом всех членов кабинета и передайте им мои извинения.
Через двадцать минут после этого Штефан закончил свое повествование.
Премьер-министр задал ему несколько вопросов, кратких, но продуманных и по существу. Наконец он вздохнул и сказал:
– Наверное, еще рано приниматься за сигару, но не могу себе в этом отказать. Вы составимте мне компанию?
– Нет, благодарю вас, сэр.
Обрезая сигару, Черчилль сказал:
– Помимо вашего весьма эффектного появления – что, кстати, ничего не доказывает, помимо существования нового способа передвижения, который не обязательно может быть передвижением во времени, – какие у вас еще есть убедительные доказательства, что все подробности вашего рассказа – это правда?
Штефан ожидал подобного вопроса и был готов ответить.
– Сэр, именно потому, что я побывал в будущем и прочел часть ваших военных мемуаров, я знал, что вы будете находиться в этой комнате в этот день и в этот час. Более того, я знал, чем вы будете заняты за час до совещания с Военным кабинетом.
Затягиваясь сигарой, премьер-министр поднял брови.
– Вы диктовали письмо генералу Александеру в Италии и выражали озабоченность по поводу битвы за Кассино, которая затягивается и стоит большого числа человеческих жизней.
Лицо Черчилля оставалось непроницаемым. Должно быть, его поразили слова Штефана, но он не выдал своих чувств ни кивком головы, ни прищуром глаз.
Но Штефан не нуждается в поощрении, потому что он знал, что говорит правду.
– В ваших военных мемуарах, которые вы еще напишете, я нашел послание генералу Александеру и запомнил его начало, начало того самого послания, которое вы еще не кончили диктовать сержанту, когда я прибыл сюда: «Я хотел
Премьер-министр снова затянулся сигарой, выпустил дым и некоторое время внимательно разглядывал Штефана. Они сидели совсем рядом, и подобное пристальное изучение нервировало Штефана больше, чем он того ожидал.
Наконец премьер-министр заговорил:
– Значит, вы почерпнули информацию из того, что я напишу в будущем?
Штефан встал с кресла, взял те шесть толстых томов, которые солдаты вытащили из рюкзака, – репринтное издание компании «Хофтон Мифлин» в мягкой обложке, по девять долларов девяносто пять центов за том, – и разложил их перед Уинстоном Черчиллем – Это, сэр, ваш шеститомник «Вторая мировая война», который будет считаться одним из самых точных описаний войны и одновременно выдающимся литературным произведением и историческим трудом.
Он хотел было добавить, что главным образом за эту работу Черчилль получит Нобелевскую премию по литературе в 1953 году, но потом решил не открывать это Черчиллю. Жизнь много бы потеряла, если ее лишить подобных приятных неожиданностей.
Премьер-министр, не раскрывая, осмотрел передние и задние обложки всех шести томов и даже улыбнулся, когда читал отрывок из рецензии, которая появилась в литературном приложении к газете «Таймc». Затем он раскрыл один из томов и быстро перелистал страницы, не останавливаясь для чтения.
– Это не подделка, – заверил его Штефан. – Если вы прочитаете наугад любую страницу, вы узнаете свою собственную неповторимую манеру. Вы…
– Мне не нужно ничего читать. Я вам верю, Штефан Кригер. – Он отодвинул книги в сторону и откинулся на спинку кресла. – И, мне кажется, я догадываюсь, зачем вы ко мне явились. Вы хотите, чтобы я организовал воздушную бомбардировку Берлина, объектом которой станет район, где расположен Институт.
– Совершенно верно, сэр. И это надо сделать до того, как ученые в Институте закончат изучение материалов, доставленных из будущего, прежде чем они решат, каким образом ознакомить с этой информацией немецкую научную общественность, а это может произойти со дня на день. Вы должны действовать еще до того, как они позаимствуют в будущем нечто такое, что обеспечит им превосходство над союзниками. Я вам дам точные данные о расположении Института. С начала года американские и английские бомбардировщики совершают дневные и ночные налеты на Берлин, так что…
– В парламенте были протесты против бомбардировок городов, пусть даже вражеских, – заметил Черчилль.
– Это так, но налеты продолжаются. При такой точно установленной цели налет надо проводить только в дневное время. Но если будет нанесен удар вообще по этому району, если будет стерт с лица земли целый квартал…
– Несколько кварталов вокруг Института будут превращены в развалины, – сказал премьер-министр. – Мы не можем с такой хирургической точностью проводить операцию.
– Я понимаю. И все же, сэр, вы должны отдать приказ о бомбардировке. В ближайшие несколько дней на этот район следует сбросить тонны взрывчатки, больше чем на любой другой район на всем европейском театре военных действий за всю войну. От Института должна остаться одна пыль.