Молодость Мазепы
Шрифт:
Разговор прервался. Панна принялась за работу усерднее, заметив в тоне гетманши какое-то недовольство, а гетманша мечтательно призадумалась.
Вошедшая «покоивка» нарушила воцарившуюся тишину.
— Не соизволит ли ваша ясновельможность осмотреть ковры, которые ткут для вашей гетманской милости? — обратилась она с почтительным поклоном к гетманше, — старшая коверщица не решается без вашего указания ставить кайму.
— Мне что-то не хочется, — потянулась лениво гетманша. — Поди ты, Саня, выбери что-нибудь, или стой, пусть лучше сюда принесут.
— Тут еще пришли скатерщики
— Зови всех их сюда, — заговорила веселее гетманша, заинтересовавшись сообщением покоевки, — да пусть и работу несут сюда.
Девушка вышла и через несколько минут возвратилась в сопровождении трех женщин и двух мужчин.
Вошедшие остановились у порога, низко поклонились гетманше и пожелали ей доброго здоровья.
— Спасибо, спасибо, — ответила приветливо гетманша и обратилась к пожилой женщине, повязанной намиткой. — А ну-ка, Кылыно, покажи, что ты там хочешь сделать с ковром?
— Да вот, ясновельможная, не знаю, какие обводы ему дать, какие ее мосць больше понравятся? Горпына, Хвеська! Распустите «кылым».
Девушки, державшие ковер, встряхнули его и, поднявши высоко, распустили перед гетманшей.
— Ох, лелечки, — вскрикнула с восторгом Саня, — да какой же он прелестный, да какой яркий!
— Тебе так нравится, — улыбнулась гетманша, — ну, так постой, мы тебе его в приданое дадим, ищи только жениха хорошего, справим «весилля», да повеселимся вволю!
— Эге, эге, — подтвердила старая Килина, — вот скоро минут Петровки, тогда и за «весиллячко». Пора уже, пора! Да и женихов нечего искать, сами придут, — диывчина, как зрелое яблочко.
Старики, пришедшие со скатертями и полотнами, также почтительно подтвердили это мнение.
Саня застыдилась; девчата рассмеялись; все собеседники и сама гетманша оживились. Пошли шутки и смех. Сане подбирали разных женихов. Гетманша уверяла, что мурза просит гетмана, чтобы он окрестил его и дал ему «пид зверхнисть» казацкий полк с «чорнявою» полковницей в придачу, а мурза гетману первый друг…
Саня отказывалась от мурзы, гетманша настаивала на том, что Саня не смеет отказываться от случая спасти хоть одну поганую душу.
— Да постойте, может найдется панне и лучший жених, — отозвался старый ткач, принесший гетманше на показ тонкие скатерти, — в городе говорят, что въехал сегодня полковник Богун.
— Богун?! — вскрикнула в изумлении гетманша. — Так он жив и здоров, вот уж не думала! Ведь он, говорят, после Переяславской рады совсем куда-то ушел.
— А вот теперь приехал, слышно, хочет у гетмана под булавой служить.
— Славный лыцарь, что говорить, славный на всю Украину, — покачала головой баба, — только он не такой… ни на дивчат, ни на молодиц никогда не посмотрит! Хоть самую первую «кралю» посади перед ним, а она ему все, равно, что стена.
— Что ж это, над ним заговор какой? — спросили разом и гетманша, и Саня.
— Заговор, заговор; говорят, он любил одну дивчыну, а она и скажи ему: «Поклянись ты мне, голубе мой, вот на этом святом кресте, что ты, кроме меня, никому своего сердца не отдашь». Он поклялся, а крест-то у ней не простой был, а с мощей святого угодника. Вот дивчына вскорости после того умерла, а он с тех пор никого и не может полюбить. Так ни одной женщины и не знает.
— Вот кого любопытно посмотреть! — вскрикнула с загоревшимися глазками гетманша, — неужели таки ни одной женщины не может полюбить?
— Не может, ни за что не может, — подтвердила старуха. Разговор перешел на различные случаи колдовства и заговоров. Тема была вечно новая и вечно интересная; каждый находил в своей памяти какой-нибудь изумительный случай могущественного чародейства.
— Да неужели же на него и отворота нет? — спрашивала с любопытством гетманша.
Ткачи уверяли, что нет, но баба Килина утверждала, что на всякий заговор есть свой отворот, только надо знать, как его употребить.
Тем временем гетманша с Саней рассмотрели ковер, выбрали для него кайму и пересмотрели принесенные гетманскими ткачами скатерти и полотна.
— Ну, это хорошо, — отложила гетманша в сторону готовые скатерти, — ты это, Саня, попрячь, а ты, бабо, «почастуй» их, выдай хлеба и всякой пшеницы, да тонкой пряжи на рушники, только смотрите, чтобы с червоными «перетычкамы» выткали.
— Гаразд, гаразд, ясновельможная пани! — поклонились, отступая, ткачи.
Баба со своими спутниками тоже направилась было к выходу, но, сделав несколько шагов, вдруг остановилась и, повернувшись к гетманше, произнесла живо:
— Ах, ты Матинко Божа, вот уж истинно старая голова, что дырявое решето, — ничего не задержится! Тут прибыли к нам в замок проезжие купцы с «крамом», просили, чтобы доложить твоей гетманской милости, пускать, что ли?
— Купцы с «крамом», а она еще спрашивает, пускать или не пускать! — вскрикнула радостно гетманша. — Ну, конечно, пускать скорей, скорей!
Баба с девчатами вышла, а гетманша заходила в приятном волнении по комнате.
— Купцы с крамом, а она еще спрашивает, пускать или не пускать? Глупая баба! — заговорила она. не то обращаясь к Сане, занятой складываньем принесенных скатертей и полотен, не то к самой себе.
«Тут не то что проезжим купцам, обрадовался бы всякому жиду, а то купцы! Ох, какие у них должно быть прекрасные товары! — думала гетманша. — И как раз ведь впору приехали. В Чигирине теперь не найдешь ничего, до ярмарки ждать далеко, а ей нужно бы новый кунтуш «справыть», да не мешало бы и шитые золотом черевички и новый кораблик, да, мало ли чего еще неотложно нужно? А может, у них и какие-нибудь чары найдутся. А? Вот если б на полковника Богуна, чтоб причаровать его? Баба говорит, что он ни на одну женщину не смотрит. Да неужели же ни на одну?
Гетманша подошла к висевшему на стене зеркалу и пытливо взглянула в него. Из глубины гладкого стекла на нее глянуло прелестное личико, обрамленное светлыми завитками волос, выбивавшимися из-под пунцового бархатного кораблика, украшенного драгоценными каменьями и золотым шитьем.
— Неужели же ни на одну? — повторила она снова с кокетливой улыбкой и вдруг, подбежав к Сане, схватила ее быстро за руки и, окрутившись на каблуках, воскликнула весело:
— Найдем, найдем чары и на Богуна!