Молодой Сталин

Себаг-Монтефиоре Саймон Джонатан

“Сталин начал эпоху ограблений”, – писал один из его коллег – зачинщиков грабежей, друг и земляк Иосиф Давришеви ⁹ . Раньше мы считали, что Сталин организовывал операции, но никогда не участвовал в них лично. Возможно, в тот день в 1907 году так оно и было, но теперь мы знаем, что Сталин, обыкновенно вооруженный маузером, принимал непосредственное участие в других ограблениях ¹⁰ .

Он всегда выискивал ст'oящую добычу и знал, что самые удачные ограбления банков подготавливаются изнутри. В тот раз у него было двое “инсайдеров”. Сначала он долго приручал полезного банковского служащего. Затем наткнулся на школьного друга, который, оказалось, работал в банковской почтовой службе. Сталин обрабатывал

его несколько месяцев, и тот наконец обмолвился намеком, что 13 июля 1907 года в Тифлис прибудет огромная сумма денег – возможно, миллион рублей.

Этот главный “инсайдер” позже признавался, что помог осуществить это колоссальное ограбление только потому, что был поклонником романтической поэзии Сталина. Только в Грузии Сталин-поэт мог проложить дорогу Сталину-террористу ¹¹ .

Сбежавшая лошадь мчалась по площади, увозя с собой фаэтон и лежащую в нем добычу. Кое-кто из бандитов запаниковал, но трое стрелков с поразительной скоростью побежали вслед. Бачуа Куприашвили сохранил спокойствие и двинулся прямо на лошадь. Он подбежал на небезопасное расстояние, но все-таки бросил лошади под живот еще одно “яблочко”. Взрывом у лошади выдрало кишки и оторвало ноги. Бачуа подбросило в воздух и швырнуло на мостовую.

Фаэтон опрокинулся. Бачуа выбыл из строя, но Датико Чибриашвили вскочил на карету и вытащил мешки с деньгами. Схватив мешки, он стал пробираться сквозь дым к улице Вельяминова. Но шайка рассеялась. Датико не убежал бы далеко с таким тяжелым грузом; деньги нужно было отдать – но кому?

Дым расступился – открывшаяся картина напоминала поле небольшого сражения. Все еще раздавались крики и выстрелы, а по мостовой, усеянной частями тел, текла кровь. Казаки и солдаты понемногу выглядывали из укрытий и тянулись к оружию. “Все товарищи, – писал Куприашвили, – действовали на совесть, за исключением троих: у этих сдали нервы, и они убежали”. Но Датико вдруг оказался совсем один. Он мешкал, не зная, что делать. Успех операции висел на волоске.

Действительно ли Сталин бросил первую бомбу с крыши особняка князя Сумбатова? Еще один источник, Петр Павленко, один из ручных писателей диктатора, утверждал, что Сталин сам принимал участие в налете на карету и был ранен осколком бомбы. Но это кажется маловероятным ¹² . Сталин обычно держался в стороне от остальных – из соображений безопасности и потому, что он всегда полагал себя особенным ¹³ .

В 1920-х, согласно грузинским источникам, пьяный Камо уверял, что Сталин не принимал в ограблении активного участия, а был наблюдателем; это согласуется с другим, не слишком надежным источником, связанным с полицией, который указывал, что Сталин “смотрел на безжалостную бойню с сигаретой во рту, стоя во дворе усадьбы” на Головинском проспекте. Возможно, “усадьба” действительно была князя Сумбатова ¹⁴ . В молочных [8] , духанах, сапожных мастерских, парикмахерских и галантерейных лавках было полно осведомителей охранки. Скорее всего, Сталин, мастер заговоров, блестяще умевший внезапно появиться и исчезнуть, уже был вдали от места событий, когда началась стрельба. Наиболее осведомленный источник сообщает, что он находился на железнодорожной станции ¹⁵ .

8

Популярные кафе того времени.

Здесь он легко мог поддерживать связь со своей сетью грузчиков и уличных мальчишек на Эриванской площади. Если бы эти ловкачи принесли ему дурные вести, он сел бы на поезд и исчез.

Когда казалось, что ограбление вот-вот сорвется, “капитан” Камо выехал на площадь в собственном фаэтоне: одной рукой он держал вожжи, другой – палил из маузера. В бешенстве от того, что план провалился, ругаясь во весь голос, “как настоящий капитан”, он нарезал круги по площади, тем самым возвращая ее себе. Потом он галопом подъехал к Датико, нагнулся и с помощью одной из девушек сгрузил мешки с деньгами в свой фаэтон. Резко развернув карету, он поскакал назад по бульвару мимо дворца наместника, который гудел как улей: туда стекались войска, казаки седлали коней, раздавались просьбы о подкреплении.

Камо заметил, что в противоположную сторону несется полицейская карета. В ней сидел А. Г. Балабанский, заместитель начальника полиции. “Деньги в безопасности! Скорее на площадь!” – закричал Камо. Балабанский пустился на площадь. Только на другой день он понял свою ошибку. Тогда он покончил с собой.

Камо отправился прямиком на 2-ю Гончарную улицу и въехал во двор столярной мастерской позади дома пожилой женщины по имени Варвара Бочоридзе (Бабе). Здесь Сталин провел много вечеров в гостях у ее сына Михо. Здесь и планировалось ограбление. Этот адрес отлично знала местная полиция, но бандиты подкупили по крайней мере одного жандармского офицера, капитана Зубова, – впоследствии его обвинили во взяточничестве и даже в укрывательстве награбленного. Смертельно уставший Камо отнес в дом деньги, скинул военную форму и вылил на разгоряченную голову ведро воды.

Слух о сталинском “спектакле” разнесся по всему миру. В Лондоне заголовок “Дейли миррор” гласил: “Град бомб: революционеры сеют хаос и разрушение посреди толпы народа” – “Сегодня одна за другой были брошены около десяти бомб на заполненной людьми площади в центре города. Бомбы разорвались с ужасающей силой, многие убиты…” “Таймс” написала просто: “Тифлисская бомбардировка”; парижская “Тан” была еще лаконичнее: “Катастрофа!”

Тифлис был в смятении. Обычно добродушный наместник на Кавказе, граф Воронцов-Дашков, произносил тирады о “дерзости террористов”. “Городские власти и армия мобилизованы, – писала “Исари”. – Полиция и добровольцы прочесывают город. Многие арестованы”. Санкт-Петербург пришел в ярость. Службам безопасности было велено разыскать деньги и грабителей. Расследование возглавил специально отряженный сыщик с командой помощников. Дороги были перекрыты, Эриванская площадь оцеплена, казаки и жандармы отлавливали обычных подозреваемых. Все осведомители, все двойные агенты были мобилизованы на розыск информации и аккуратно приносили самые разные версии, ни одна из которых не имела отношения к настоящим виновникам.

В фаэтоне осталось 20 000 рублей. Выживший возница, решивший, что ему повезло, прикарманил еще 9500 рублей, но потом его с ними арестовали; о банде Сталина и Камо он ничего не знал. Какая-то лепетавшая вздор женщина заявила, что была среди грабителей, но выяснилось, что она помешанная.

Никто не знал, сколько действовало преступников: свидетелям казалось, что бандитов, бросавших бомбы с крыш, если не со Святой горы, было до пятидесяти. Никто не видел, как Камо забрал банкноты. По всей России агенты охранки слышали рассказы о том, что ограбление устроило само государство, или польские социалисты, или ростовские анархисты, или армянские дашнаки, или эсеры.

Ни одного бандита не поймали. Даже Куприашвили пришел в себя как раз вовремя, чтобы удрать. Во время всеобщей паники преступники разбежались во все стороны и скрылись в толпе. Один из них, Элисо Ломинадзе, прикрывавший угол вместе с Александрой, пробрался на съезд учителей, украл учительскую униформу и затем как ни в чем ни бывало вернулся на площадь, чтобы полюбоваться своей работой. “Все мы остались живы”, – говорила Александра Дарахвелидзе, надиктовывая свои воспоминания в 1959 году; к тому времени она была последней здравствующей участницей злополучной банды.

На площади лежало пятьдесят раненых. Рядом с ними – растерзанные трупы троих казаков, сотрудников банка и случайных прохожих. Официальные газеты занижали число жертв, но из архивов охранки можно узнать, что погибло около сорока человек. В ближайших магазинах были устроены пункты первой помощи пострадавшим. Двадцать четыре тяжелораненых были отвезены в больницу. Через час прохожие наблюдали ужасающую похоронную процессию: по Головинскому проспекту ехала карета, нагруженная мертвыми и частями их тел, будто потрохами со скотобойни ¹⁶ .