Молодой Верди. Рождение оперы
Шрифт:
Когда они подкатили к гостинице «Белый Крест» — кучер длинным бичом настегал лошадей так, что они неслись галопом, и старая дорожная карета скрипела и трещала, вот-вот развалится, — оказалось, что во двор въехать нельзя. Он был весь запружен самыми разнообразными экипажами. У ворот стояла карета с гербами, а рядом — линейка с полосатым тентом. Почтальоны трубили в рожки — трубил то один, то другой, то оба вместе, — но хозяин гостиницы не вышел к ним навстречу, как это бывало обычно. По двору ходили люди с фонарями. Много лошадей оставалось на улице. Все стойла в конюшне были заняты. Звенели бубенчики. Лаяли собаки. Наконец один из почтальонов сам
Он вернулся очень скоро с полицейским чиновником. Чиновник велел всем пассажирам выйти из кареты, захватив с собой вещи, и немедленно явиться в контору для проверки паспортов. «Мест в гостинице нет», — сказал он. Это было неприятной неожиданностью. Пассажиры были уверены, что можно будет переночевать в «Белом Кресте». Композитор забеспокоился. Куда деваться? И главное — куда поместить Маргериту? К счастью, им удалось нанять веттурино. Он был приезжим и сам остался на улице. Он обещал доставить их на постоялый двор, где хозяином его знакомый. «Это ловкий парень, — сказал веттурино, — он найдет выход из любого положения». Они сторговались и поехали.
Но хозяин постоялого двора «Черная Роза» отчаянно замахал на них руками. За последние дни он совсем потерял голову. Он не помнил такого наплыва постояльцев, как на грех, это все были отчаянные игроки в тарок и брисколу, и у него не хватало глаз, чтобы за всем уследить, и рук, чтобы вовремя разнимать дерущихся. «А мест — ни одного, — сказал он, — ни в доме, ни во дворе, ни в конюшне».
И тогда они поехали дальше — по гостиницам и постоялым дворам, и везде им говорили одно и то же: мест нет. Даже улицы вокруг гостиниц были запружены лошадьми и экипажами. Ходили конюхи с фонарями, звенели бубенчики, лаяли собаки. И мест нигде не было.
Ах, как он беспокоился! Ну куда деваться? И главное — куда поместить Маргериту? Кучер, без умолку твердивший: «Терпение, синьоры, терпение! Надейтесь на меня!» — теперь умолк. Они двигались шагом. Композитор почти бессознательно повторял: «Вперед, вперед!» — стараясь говорить без раздражения. И каждый раз, как он говорил: «Вперед!» — кучер с готовностью отвечал: «Да, да, синьор, к вашим услугам!» И преувеличенно взмахивал локтями, вскакивал с козел и беспорядочно дергал поводья: И тогда лошаденка встряхивала головой и пускалась вскачь. Но все это было пустой инсценировкой. Меньше чем через минуту они опять плелись шагом.
Наконец — кажется, это было где-то недалеко от улицы Корренти — кучер принял какое-то, ему одному известное, решение. Он гордо выпрямился и энергично подстегнул усталую лошаденку. Она побежала рысью.
Они поехали мимо военного госпиталя, через площадь, мимо церкви Сант Амброджио и мимо казармы гренадерского полка и дальше по улице Капуччо и улице Сант-Орсола выехали на площадь к палаццо Борромео. И тут кучер остановил лошадь и с самой приветливой улыбкой попросил их слезть. Мест все равно нет, сказал он, а у него в палаццо Борромео знакомый привратник, который не откажет поместить его с лошадью где-нибудь в уголке за сторожкой.
Это была неожиданность и пренеприятная! Композитор, как можно спокойнее, велел ему ехать дальше. Кучер оказался упрямым. Он не поддавался уговорам и на угрозы отвечал шутками. Он никого не боялся. Ему надоело колесить по городу. Он хотел спать. И он упорно твердил одно:
Слезайте, синьоры, приехали!
Композитор был вне себя. Он был готов убить негодяя. Маргерита старалась его успокоить.
Маргерита не знала, куда смотреть, так нравилось ей все это. Она все время повторяла: «Как красиво, как красиво!» И у нее блестели глаза и, казалось, она вот-вот захлопает в ладоши. Она взяла его под руку и сказала: «Пойдем сюда!» — точно имела определенную цель.
Они пошли вниз по улице Сан Мурицио. Навстречу им попалась группа молодежи, вероятно, студенты. Они несли бумажные фонарики на высоких шестах и громко пели. И тут они в первый раз услышали слово «амнистия». Но они не знали, кому она объявлена, эта неожиданная амнистия, и пока они терялись в догадках, группа молодежи уже прошла мимо. Композитор обернулся и посмотрел им вслед, и как раз в эту минуту один из юношей тоже обернулся и помахал рукой, и закричал:
— Радость, радость!
Они вышли на улицу, пересекавшую Сан Мурицио, и Маргерита не выдержала и на самом деле захлопала в ладоши:
— Смотри, смотри, какая прелесть!
Улица была обсажена акациями, они были подстрижены в виде шаров и тоже украшены гирляндами разноцветных фонариков. На фонариках были рисунки, сделанные тушью, — хороводы смешных танцующих фигурок: Арлекины, Пьеро, Коломбины, персонажи в треуголках и плащах, как на картинах венецианца Лонги. Маргерита стала обходить деревья, рассматривая фонарики. И вдруг она опять закричала:
— Смотри, смотри! Ты знаешь, что это за улица?
Рукой она указывала на дощечку, прибитую к дому.
И он увидел, что улица была Санта Марта и здесь жил профессор Селетти, милейший профессор Селетти, учитель гимназии, старый друг, заботливый и гостеприимный. Как он раньше не подумал о нем?
— Вот видишь, — сказала Маргерита, — я так и знала, что, идя пешком, мы скорее найдем пристанище на ночь.
Он не мог простить себе, что раньше не вспомнил о Селетти. Ну как это случилось, что он не подумал о нем?
Они ускорили шаг и мимо круглых шапок деревьев с веселыми бумажными фонариками дошли до дверей дома Селетти и поднялись две ступеньки вверх. Он взял в руку знакомую дверную колотушку — бронзовую голову собаки — и громко постучал. И потом испугался, что профессор и его жена спят, и они своим приходом наделают переполох, но Маргерита сказала:
— Нет, нет, они не спят, все окна освещены.
И действительно, они не спали, потому что никто не спал в Милане в эту ночь, и им открыли, и — ах! — удивление, приветствия, восклицания: