Молодые Боги. Новый Рассвет
Шрифт:
При моем повторном приближении Саян попытался отползти, подвывая от боли. Увидев у меня нож, он вскинул руку в защитном жесте. Вороненый клинок мелькнул росчерком – и два отрубленных пальца упали на пол, а остальные были прорезаны по фалангам до кости. Раздался короткий взвизг, но я шагнул ближе и перехватил фонтанирующую кровью руку Саяна.
– Прижечь надо? – поинтересовался я, снимая очки. Сотворив маленький шар жидкого пламени, с силой прижал его к окровавленной кисти Саяна. По комнате заметался его вой, запахло горелым мясом – я почувствовал, как плавится под ладонью живая плоть. Отдернув
– Эй, друг, ты куда? – поинтересовался я, хлестко ударив ногой по его подвернутой в переломе ступне. Саян тут же пришел в себя – заскулив с взвизгом, мешая слюни, сопли и слезы, хлынувшие из глаз.
– Мсье Джесс, он может умереть от болевого шока, – раздался позади спокойный голос.
Я обернулся и посмотрел на Мартина, который бесстрастно воззрился в потолок, расположившись в проеме приоткрытой двери. Да, что Ребекка, что ее люди прекрасно владеют искусством скрывать эмоции. Им бы в покер играть – отстраненно подумал я, кивая.
– Дверь прикрой. Сквозняк, продует еще, – только и сказал я, оборачиваясь к подвывающему от боли Саяну. И едва удержался от очередного удара; я прекрасно – во всех подробностях – помнил, как он пытал и убивал Юлию, поэтому сдерживаться было неимоверно трудно.
Но так же помнил, что он от нее узнал, перед тем как убить, поэтому у меня было к этому товарищу несколько вопросов.
– Слушай меня. Первый вариант – ты умираешь быстро и больно. Второй…
– Пожалуйста, прошу…
Вспышка ярости от звука его голоса была настолько сильной, что вороненый клинок засветился огнем. Я взмахнул ножом, развернув лезвие, так что кончик изогнутого клинка словно коготь разорвал Саяну бровь, чиркнув по кости надбровной дуги. Отшатнувшись, он зажал здоровой рукой хлынувшую кровь, стараясь не глядеть мне в глаза.
– Второй вариант. Я вскрываю тебе пузо, достаю кишки и засовываю в зад раскаленный нож. Требухи у тебя в животе пять метров – как раз до стены добежать и врезаться, так что ничего не оторвется. Дальше Мартин – а он полевой хирург, засунет внутренности тебе обратно и пока будет зашивать, я придумаю что-нибудь еще. У тебя семь минут, если за это время ты сумеешь рассказать то, что меня заинтересует, выигрываешь первый вариант. Если нет, получаешь второй. Время пошло.
Несколько секунд стояла тяжелая, тягучая тишина, нарушаемая лишь едва слышным шорохом и прерывистым утробным стоном – подвывающего от боли и ужаса Саяна била крупная дрожь.
– Мартин, – произнес я, оборачиваясь, – распорядись, пожалуйста, пусть найдут нитки с иголкой, только покрепче. И скажи еще, чтобы попить принесли.
– Чай или кофе?
– Воды достаточно. Спасибо.
Издав протяжный крик, перешедший в вой, Саян зарыдал, поскуливая, пытаясь подползти ко мне.
– Ну же, держи себя в руках, малыш, – произнес я, с ненавистью глядя на распластавшегося у ног человека, вспоминая выражение его лица в памяти Юлии, когда он произносил в точности эти слова с такой же делано заботливой, сочувственной интонацией. Краткий миг ужаса осознания – и речь Саяна понеслась потоком горной реки.
Мне было невероятно интересно услышать про себя с Юлией. Узнав от юной Орловой о том, кто ворвался в дом
Как он рассказывал, торопливо захлебываясь словами, ему вполне обоснованно показалось подозрительным, что при цене вопроса в триста тысяч фунтов стерлингов нападавших на виллу Джонса ищут не только чиновники министерства природопользования, но и специалисты Лондонского Королевского общества – в кабинетах которого почти пятьсот лет пишут инструкции как жить половине мира.
Юлия под пыткой Саяну многого не сказала – она ведь не знала ни о драконе, ни о Карте Хаоса, украденной мною вместе с сумкой матроны, так бесцеремонно когда-то меня рассматривавшей. А еще, пройдя через жуткую боль – прежде чем умереть, Юлия проигнорировала несколько вопросов обо мне, хотя могла бы, облегчая собственные страдания.
Прерывая рассказ, в комнату зашел Мартин со стаканом воды. Он хотел было остаться в комнате, но я пристально посмотрел на швейцарца.
– Мартин, мой друг рассказывает такие вещи, после которых твоя жизнь может стать слишком дорогой. Или наоборот, сильно обесцениться.
Светловолосый телохранитель Ребекки понимающе кивнул и вышел из комнаты, не произнеся ни слова.
– Продолжай, друг, – обернулся я к Саяну.
Сразу после убийства девушки, по чистой случайности через свои старые связи в Красноярске выйдя на контакт со мной, Саян также хотел порасспрашивать меня – сначала для себя, а после «продать» британцам. Но в тот момент, когда он увидел, как я использую магию, замешкался с решением. Это меня оказывается и спасло – когда в морге появился де Вард, с которым я догадался связаться незаметно, инициатива перешла к нам, что Саяна очень огорчило и привело сюда, в комнату коттеджа, ограничив перемещения.
Саян говорил дольше, чем семь минут – очень многие вещи, фамилии и места были для меня непонятны. Вполне вероятно, говорил он не всю правду, но проверить я никак не мог. Пленник же, словно утопающий за соломинку, цеплялся за свои воспоминания, кажущиеся важными. Многие темы и детали из его вымученного рассказа: эксперименты по пересадке сознания, клонированию, работа лабораторий проектов «Данте», «Моро», «Вагрант», «Пантеон», имена и фамилии самых разных чиновников, представителей старой аристократии и людей из крупного бизнеса по всему миру, их удивительные связи – были, несомненно, интересны, – но все это не очень сильно меня сейчас занимало.
Включенный на смартфоне диктофон писал речь приговоренного к смерти, а я снова и снова переживал воспоминания Юлии о том, как Саян – с несомненным умением, пыткой заставлял ее рассказывать взахлеб все, что она знает.
Несколько раз пленник выдыхался и в очередной раз надолго замолкал. А когда я поднимался – он вновь говорил, захлебываясь словами, но повторяя уже слышанное по второму кругу. Увидев мой взгляд, Саян резко замолк и постарался выпрямиться.
– У меня для тебя хорошая новость, – ровным голосом произнес я, чувствуя, как губы понемногу искажаются в гримасе сдерживаемой злости.