Молодые годы короля Генриха IV
Шрифт:
— Ты же и сводил ее, — уточнила Екатерина. Но Карл не дал прервать себя. Он знал всех любовников своей сестры и, бранясь, перечислил их. Потом вдруг обмяк, умаялся от своей ярости, — при его комплекции подобные волнения были очень вредны. Лицо Карла побурело, задыхаясь, он с размаху повалился на кровать матери, так что взлетел пух от подушек; потом пробурчал:
— А мне-то какое дело? Горбатого могила исправит, так и будет путаться либо с Гизом, либо еще с кем-нибудь. Плевал я на нее.
А его мать смотрела на него и думала: «Всего несколько лет тому назад у него
Она сказала своим однообразным, тусклым голосом: — Коли твоя сестра так ведет себя, мне скоро придется, пожалуй, взять Генриха Гиза в зятья. И кто тогда, мой бедный мальчик, возьмет верх — ты или он?
— Я! — прорычал Карл. — Я король!
— Божией милостью? — спросила она. — Одно пора бы уже зарубить себе на носу: каждый король должен сам помогать этой божией милости, или ему не удержать престол. Сейчас ты король, мой сын, потому, что я, твоя мать, еще жива!
Все это она сказала особым тоном, который был знаком Карлу с детства: слыша его, сын невольно вставал. Он и сейчас поднялся с кровати, где сидел в одной сорочке, из-под которой выпирали жирная грудь и живот; он стоял перед маленькой толстой старухой, готовый выслушать ее волю.
— А я не хочу, — отрезала она, — чтобы Марго вышла за Гиза, для меня его род слишком силен. Моя воля в том, чтобы она получила в мужья заурядного молодого человека, который будет нам служить.
— И кто же это?
— Он должен быть из хорошей семьи, но невлиятельной и в Париже неизвестной. Главное — я хочу иметь его под рукой. Тот, кто досягаем, уже не опасен.
Своих врагов нужно держать при себе, в доме.
— Но ты имеешь в виду не…
— Я как раз договариваюсь с его матерью, главное — пусть присылает его сюда, чтобы он прежде всего был в моей власти.
— Он же еретик! Моя сестра и еретик — о таком союзе никогда не помышляли всерьез!
— А если бы твой брат д’Анжу женился на английской королеве? Елизавета ведь тоже еретичка, и притом великая государыня, собственной милостью.
— Она убивает своих католиков, — сказал Карл скорей со страхом, чем с возмущением. Его мамаша слишком хитроумна. Даже религия не может обуздать в ней дух предприимчивости. Она изрекает самые чудовищные вещи, сохраняя при том полную непринужденность.
— Пусть английские католики сами о себе заботятся, да и французские тоже, — ответила она.
Карл опустил глаза и что-то буркнул, на большее он не дерзал. — Ведь существует еще испанский король, — проворчал он наконец.
— Моя дочь, королева Испании, умерла, — заявила Екатерина без всякой скорби. — Отныне мне приходится опасаться со стороны дона Филиппа, как бы он не воспользовался моими затруднениями. Поэтому мои протестанты мне нужны. — И про себя добавила: «А когда у меня больше не будет
Но зачем ей было открывать все это своему бездарному сыну? И она перешла к тому, для чего он ей был нужен.
— Твою сестрицу пора наконец образумить.
— Верно! Эта история с Гизом…
— Который сядет на твое место, — быстро подсказала она.
Карл зарычал:
— Подать мне сюда сестру! Я покажу ей, как отнимать у меня престол!
И он уже бросился было вон из комнаты, но мать успела схватить его за рубашку.
— Не смей! Гиз может быть у нее, а он вооружен.
Карл сразу же остыл.
— И потом, если они тебя увидят, она ни за что сюда не придет. Я желаю, чтобы это дело обсуждалось келейно, здесь, у меня, и больше нигде.
Она хлопнула в ладоши и сказала тут же вошедшей фрейлине:
— Попроси принцессу, мою дочь, явиться ко мне, я должна сообщить ей важную новость. Заверь ее, что новость приятная.
Затем они стали ждать — Екатерина сидела неподвижно, сложив руки на животе, а ее тучный сын нетерпеливо бегал по комнате; его ночная сорочка развевалась, он уже заранее сердито сопел и рычал.
Наконец двери широко распахнулись; вошедшая вызвала бы своим видом восхищение у каждого, но только не у этих двух. Невзирая на ранний час, Маргарита Валуа была одета в платье из белого шелка, все осыпанное блестками. На ней были красные туфли и рыжий парик, а лицо свидетельствовало об умении принцессы придавать ему с помощью притираний тот самый оттенок, который бывает у рыжеватых блондинок.
Она вошла, как того требовал избранный ею тип красоты, — величавой и вместе легкой поступью. Вот так она вошла бы в пиршественный зал. Но достаточно ей было взглянуть на мать и на брата, как она поняла, что ее сейчас ожидает. Жеманное личико застыло, гордая улыбка сменилась выражением ужаса, Маргарита невольно отступила. Однако поздно: Екатерина уже сделала знак, и двери снаружи захлопнули.
— Чего вы от меня хотите? — спросила Марго жалобным голоском, который тут же сорвался. Карл Девятый посмотрел на свою мать, и так как она сделала вид, будто не замечает его взгляда, понял, что ему разрешается все. Взревев, кинулся он на сестру. Сорвал с нее рыжий парик, и ее собственные, черные волосы, растрепавшись, упали ей на лоб; теперь она уже не смогла бы придать себе величественный вид, даже если бы хотела. Царственный брат хлестал ее по щекам, справа, слева, — пощечины так и сыпались на нее, сколько она ни старалась уклониться.
— С Гизом спишь! — ревел он. — Престол у меня отнимаешь! — хрипел он.
Румяна остались на его пальцах, вместо них на щеках Марго проступили багровые полосы. Так как она извивалась и откидывалась назад, кулаки брата обрушивались на ее полные плечи.
— У-у, толстозадая!
Тут он судорожно захохотал и сорвал с нее платье. Едва он коснулся ее тела, как ему неистово захотелось измолотить ее всю. Наконец у девушки вырвался вопль — вначале она просто онемела от ужаса; пытаясь спастись, она бросилась в объятия матери.