Молох ведьм
Шрифт:
***
— У меня плохие вести, мой мальчик. Очень плохие. Враг чуть не проник в наше сердце, я почти лишилась своих сил, чтобы защитить нас. Ты должен принести мне душу врага. Иначе не выжить. Скоро, скоро всё закончится. Я не хочу больше страдать.
Лакус вытирал лоб Госпожи гниющей тушкой выдры, смоченной в студёной воде. Госпожа бредила, у неё был сильный жар. А что, если она умрёт? Что же делать? Что ему теперь делать? Госпожа снова пыталась подняться, он поднёс к её губам чашу с тёплой оленьей кровью, в которую добавил немного желчи енота. Госпожа осушила всё до последней капли, попросив ещё. Упав на подстилку снова начала бредить.
— Знаешь, что такое костёр? После нечеловеческих пыток, когда тело превращено в сплошной нарыв, когда
Если ты очень сильно смердишь, они окатывают тебя несколькими вёдрами студёной воды, но пить не дают. Упаси тебя высшая сила кричать и спорить. Огромный палач вытащит язык клещами и пронзит его ржавым гвоздём. Он сделает это весьма искусно, чтобы ты не захлебнулась от собственной крови или не проглотила гвоздь. Палачи следят за тем, чтобы ты не разбила голову о стены, не подавилась скудной едой, не задушила себя. О, это подарок, если получится быстро прекратить мучения. Но закончена исповедь, к ошейнику приковывают длинные цепи и тащат тебя прочь из темницы. Перед выходом на голову напяливают карочу — срамной колпак еретика с изображениями дьявола. На улице толпа ликует и беснуется. Ты замечаешь знакомые лица — эта лечилась у тебя от бесплодия, этот просил приворожить первую красавицу. А теперь они швыряют в тебя огрызки и помои. Редкий богач может позволить себе бросить спелое яблоко. Если такое и случается, то начинается такая драка, что становится непонятно — люди ли перед тобой или грязные свиньи. Ты не причиняла им зла. Нет у них на тебя личных обид. Но ты проклята всеми и ненавидима лишь за то, что в ошейнике и колпаке идёшь на костёр. Тебя приковывают к столбу. Иногда обкладывают толстыми брёвнами, строя маленький тесный, твой последний дом. Бывает — насыпают сучьев и соломы, чтобы лишь слегка опалить тебя, продлив мучения. Могут облить смолой. Однажды, кажется это было в Швеции, навалили целую кучу терновника. Я изранила себе ноги, пока добралась до вершины.
Тебя просят отречься от ереси. Редко кого это спасало, инквизиторам нужно лишь твоё раскаяние. Ярко светит солнце, они почти не сжигают в дождливые или снежные дни. Толстый столб пропитан «египетским маслом», чтобы выдержать подольше лютый огонь. Слова приговора бесят тебя, приводят в жуткую ярость. Если бы не толстые цепи, магистрату, судьям и палачам пришлось бы худо. Всё — сплошная ложь. Все обвинения выбиты под жуткими пытками в кровавом бреду. Костёр лениво начинает лизать охапку сена или тонкие сучья. Словно противясь дьявольской воле палачей, он тухнет, тлеет, не хочет разгораться. И обязательно какая-нибудь милая старушка, невинное дитя или беременная селянка прорвутся через строй солдат и подкинут птичье гнездо, пух или просто ворох сухой травы, чтобы подкормить костёр. О, как я ненавидела таких «доброхотов». Клянусь, я ненавидела их больше своих палачей и даже судей. Я старалась запомнить эти добрые, смиренные лица. А потом, вернувшись, обязательно мстила. Мстила страшно, жестоко, неотвратимо — и палачам, и инквизиторам. Но прежде всего я изводила тех, кто помогал костру гореть.
Костёр пылает. Огонь ещё где-то внизу, а ноги уже покрываются волдырями. Разрывая сухожилия, ты стремишься подтянуть их как можно выше. Но нет, пламя начинает пожирать тело. Плюнь в глаза тем, кто врёт про кожу и нервы. Кто-то придумал небылицу, что стоит коже сгореть, как казнимый перестаёт чувствовать боль. Ерунда и ложь. Боль будет преследовать тебя очень долго. Сначала от боли ты изломаешь свои пальцы, потом раскрошишь зубы, искусав перед этим язык, губы и щёки. Самая жуткая боль наступит тогда, когда начнёт кипеть костный мозг и кровь в жилах. Огненные потоки будут пульсировать в теле, сжигая тебя изнутри. А затем — огонь прорвётся наружу. Только ты его
Но я не верю в душу. Если меня снова сожгут, мой мальчик, если в этом гнусном мире до меня доберутся враги — слушай и запоминай. Собери всё, что от меня осталось. Подкупай палачей, слуг, чернь. Делай что угодно, но разыщи хотя бы один сустав. Если же не осталось ни косточки, собери пепел. Ближе к концу казни жирной чёрной сажей он полетит во все стороны. Не зевай, собери немного в ларец из благородного металла. Всё, что удалось спасти — закопай на кладбище. Если повезёт спасти череп и кости — я вернусь очень быстро.
Ты станешь взрослым, мой мальчик, а потом старым. А я всё ещё буду под землёй. Найди себе здоровую девушку без семьи и родных. Пусть подарит тебе сына. Воспитай его в любви к силам природы, научи уважать наши скрепы, быть такими как мы. Накажи ему заботиться о твоей госпоже. От жены и остальных детей избавься. Они тебе не нужны. Вырастет сын, а потом и его сын и они буду передавать наше знание и служить, пока камень на моей могиле не треснет. Если треснул камень — спеши. Хватай заступ и лопату, освобождай меня. Я вернусь ещё краше, ещё сильнее, вознагражу любовью, лаской и великим могуществом. Я верну тебе, мой мальчик, всю память, воспоминания и нежную любовь. В своём потомке ты возродишься вновь. И так будет вечно, пока мы не поставим этот мир на колени и не начнём править как принц и королева. А теперь ступай. Наши враги не дремлют. Они думают, что победили нас. Пора напомнить о себе.
Глава 44
Через пару недель Бабби должны были перевести в Пинанс-Пенитеншиари — окружную тюрьму, сбежать оттуда будет невозможно. Бабби знал, что после смерти Пейна ему вряд ли кто-то поможет. Его карта бита. Но и на этот случай у него имелось кое-что в запасе. Главное — всё должно было выглядеть по-настоящему.
— Эй колченогий, а ну ковыляй сюда.
Хромой Робин, приволакивая ногу подошёл к верзиле.
— Эй, Роб. Знаешь, как меня называют?
— Как не знать. Ласковый Бабби.
— Это хорошо, что знаешь. Только нихрена я не ласковый.
Бабби загоготал, обнажив редкие, похожие на кусочки битой плитки зубы.
— Ты сегодня откинешься?
— Так и есть. Выхожу под залог до суда.
— Возьми, — он протянул Робину двадцатку.
— Спасибо конечно, но за что?
— Передашь весточку.
Робин быстро спрятал деньги.
— Хорошо, а кому?
Бабби огляделся по сторонам, охранник пристально наблюдал за ними. Он повёл Робина к доске с шахматами.
— Ходи.
Робин с недоумением поглядел на Бабби.
— Да я вообще-то не умею играть.
— Ходи, я сказал. Живо!
Робин взял коня и поставил его чуть ли не в упор к фигурам Бабби. Тот в ответ «съел» коня ладьёй, перепрыгнув через стройный ряд пешек. Робин выдвинул на середину доски короля. Бабби «съел» его слоном, невесть как поменявшим цвет диагонали. Бабби вновь посмотрел на охранника. Тот отвлёкся на другого заключённого. Возле доски лежала бумага с фломастерами для записи ходов. Бабби быстро что-то написал.
— Знаешь его?
— Конечно.
Хромой Робин прекрасно знал не только названного Бабби гангстера, но и добрую половину его свирепой банды. В своё время шериф Пейн солидно потрепал их и теперь ребята промышляли в соседних округах. Но со смертью Пейна, говорят, вернулись обратно. Пусть отправляются на дно морское, вместе с Бабби. Робин нахлебался тюремной баланды. Если в этот раз суд применит к нему условное наказание, он навсегда оставит прежнее «ремесло» и вернётся к нормальной жизни. Чёртов Бабби, от него так просто не отделаешься. Сидит, смотрит как сыч. Придётся разузнать, чего он хочет.