Молот
Шрифт:
— Видел. Но ведь ты-то этого не мог видеть?
— Это неважно, мне достаточно анализа их полета. Нечто похожее было и со мной, если это состояние можно вообще с чем-нибудь сравнить.
— А потом?
— Создавал меня, то есть мою личность, целый коллектив. Лучше всех мне запомнилась одна женщина, ассистентка первого семантика. Ее звали… Лидией.
— Лидия, die per omnes… 1
— Да.
— А почему именно она оставила след в твоей памяти?
1
называемая
— Не знаю, может, потому, что это была единственная женщина. Я был одним из первых ее «воспитанников». А может, даже и первым. Она иногда делилась со мной своими горестями.
— А ты, ты в то время был уже таким, как сейчас?
— Нет. Я еще был убог и слаб умом, я был очень наивен. Нередко я попадал в смешные положения.
— А именно?
— Я, например, не знал, кем я являюсь, кто я такой. Долгое время мне казалось, что я один из вас.
— Неужели это так? Невозможно!
— Да, но это так. Ведь ты не сразу понял, что создан из плоти и крови, что у тебя есть кости, мускулы, нервы, желудок, кровеносные сосуды. Я ведь также не чувствую, из чего состою. Знания эти приходят извне, с ними не рождаются, они не подсознательны. Я думал, сопоставлял, говорил, слышал, видел, а поскольку меня окружали только люди и никого, кроме них, не было, вывод о том, что и я человек, напрашивался сам собой. Ведь это логично, не так ли?
— Да, но… Пожалуй, ты прав. Я просто об этом не думал, именно так.
— Ты можешь видеть меня только снаружи, а я могу себя увидеть только в зеркале. Когда я себя увидел первый раз…
— Что было? Ты к этому времени уже знал, кто ты?
— Да. Знал. И несмотря на это…
— Несмотря на это?..
— Я не хочу говорить на эту тему.
— Может, скажешь потом?
— Быть может…
— Послушай, а та женщина — как она выглядела?
— Тебе хочется узнать, была ли она… красива?
— Не только это, но… и это тоже интересно.
— Это дело… вкуса, чувства красоты, перед которой преклоняются!
— У нас с тобой, по-моему, вкусы совпадают?
— Всякая ли женщина нравится всем мужчинам?
— Знаешь что, этот академический спор отложим на потом. Она тебе нравилась?
Послышалось бульканье. Смех. Он отчетливо уловил разницу между этим звуком и тем, который ему удалось подслушать.
— Нравилась ли она мне? Это сложный вопрос. Сначала — нет. Потом — да.
— Странно…
— Когда во мне еще не было «человеческого» содержания, у меня были собственные мерила. Без слов, без понятий. Их можно, пожалуй, определить как собирательные синтетические рефлексы моей схемы — это составляющая циркулирующих потенциалов и так далее, возникающая под влиянием оптического раздражителя. Тогда эта женщина казалась мне… У меня не было в то время точного определения, а теперь бы я определил точно: чудищем.
— Но почему?
— Что ты прикидываешься непонимающим? Видимо, тебе хочется услышать признания, не так ли? Ну, хорошо. А скажи мне, разве олень, соловей, гусеница согласились бы считать прекрасной самую красивую женщину на земле?
— Но ты ведь создан подобно мне — у тебя есть мозг, который мыслит, как мой!
— Правильно. Но скажи мне: тебе нравились полные страсти, отлично сложенные, неглупые женщины, когда ты был трехлетним ребенком?
— Ты здорово подметил! Конечно, нет.
— Ну, вот видишь.
— Это я говорю вообще, что нет, не нравились, но если подумать, то некоторые из них мне, кажется, вроде…
— Я тебе скажу какие. Те, что внешностью напоминали ангелочков из твоих детских книжек или были похожи на мать, на сестру…
— Ну, может, и не совсем так, но эти разговоры нам с тобой ничего не дадут. Во всяком случае, здесь не все можно объяснить деятельностью желез внутренней секреции — красивая женщина может понравиться даже и кастрату.
— Я не кастрат.
— Прости меня, я вовсе не имел тебя в виду, когда говорил об этом. Я сказал для того, чтобы подчеркнуть тот факт, что вопрос в данном случае нельзя рассматривать только с точки зрения теории естественного отбора.
— А я никогда этого и не утверждал.
— Мы отклонились от темы. Итак, эта женщина, Лидия, а потом…
— Когда меня «начинили» элементами человеческого сознания, элементами, реагирующими на цвет, форму, тогда она мне понравилась. Но это уже из тавтологии, из функции перемены значения.
— Мне кажется, это не совсем правильно, но неважно. Ты помнишь, как она выглядела?
— Помню. Я помню ее всю: походку, тембр голоса.
— И ты можешь об этом вспомнить, когда захочешь, и со всеми деталями?
— Куда более детально, чем ты это можешь сделать. Я могу в любой момент воспроизвести ее голос. Он сохранен во мне.
— Ее голос?
— Да.
— И я… Я могу его услышать?
— Да, конечно.
— А сейчас можно?
Наступила пауза. Через секунду раздался женский голос, немного глуховатый, с хрипотцой: «Я скажу тебе больше. Я все еще жду». Потом что-то пискнуло, словно мяукнула кошка, и послышалось нечленораздельное, воющее бормотание, такие звуки издает магнитофонная лента, когда ее перематывают на большой скорости. Потом писк и вой стихли, и тот же самый голос (он даже слышал паузы в предложениях, когда женщина с каким-то детским придыханием останавливалась) продолжал говорить. Он слышал ее голос отчетливо, будто она стояла совсем рядом, в двух шагах от него.
«Ты духовно не закабален, это правда. Твой психический спектр лишь сдвинут на шкале ощущений. Мы не можем произвольно вспоминать то, что нами уже пережито. А ты можешь. Ты в этом отношении более совершенен, чем любой из людей. Ты даже можешь гордиться этим. Мы любим ссылаться на то, что никогда не знаем, что нами управляет — химия крови, подсознательные импульсы или рефлексы, заложенные с детства. А ты…»
Голос исчез так же неожиданно, как и появился. Наступила тишина. И человек услышал слова: