Момент истины (В августе сорок четвертого) Изд.1989
Шрифт:
– Да, думаю, в Шиловичах примерно роту. Это уже как командование решит. Мое дело ознакомиться с обстановкой, посмотреть местность и доложить.
– Роту – это можно. А больше не разместить, – сказал Васюков озабоченно. – Вы так и доложите: больше роты нельзя. Ведь их обиходить надо. Я сам три года служил, командиром отделения был, понимаю. Солдату в бою достается, а уж на постое условия нужны. А где их взять? – вздохнул он.
– С водой как у вас?
– Вода что – ее на всех хватит. И дров в достатке. А вот с жильем кепско [8] .
8
Скверно (польск.).
– А дрова где берете? – спросил Алехин, стараясь направить разговор в нужное русло.
– Там вот, за шоссе. – Васюков кивнул влево, в сторону печки.
– А у вас же лес рядом, – удивился Алехин, указывая в противоположном направлении: его интересовал прежде всего этот лес и то, что с ним было связано.
– Там, за шоссе, швырок [9] еще немцами заготовлен. Сухой, как лучина, и пилить не надо. Его и возят, – объяснил Васюков. – А в этот лес не ходят – запрещено!
9
Швырок – короткие дрова для топки печей.
– Почему?
– Тут немцы, как отступали, оборону, должно, держать думали. Или преследование задержать хотели. Словом, мин понаставили.
– Поня-ятно…
– Мусить [10] , и немного, но где и сколько – никто не знает. В день, как меня назначили, мальчишки туда полезли. За трофеями. И двух у самого края – на куски! Мы по опушке сразу знаки расставили. Мол, проход запрещен: мины! Так что наши, шиловичские, в этот лес – ни шагу! А с военными случай был.
10
Должно, должно быть (польск.). В Западной Белоруссии употреблялось и в значении – «может», «возможно».
– С какими военными?
– Тут связистки у нас с неделю стояли. Молоденькие, веселые – известно дело, на отдыхе. А в лесу грибов, ягод полно. И вот пошли двое, да не вернулись…
– Давно это?
– Дней десять уже. Стали искать их – метров за триста от опушки нашли, вот там. – Васюков взглядом указал на стену, где висел автомат. – Снасиловали их и убили. Обмундирование забрали и документы.
– Кто же убил?
– А кто знает… После приехали энкавэдэ с Лиды. Пограничники. На трех машинах, с собаками. Осматривали лес, перестрелка была – будто нашли кого-то и побили. Опять же, говорят, кто-то на мине подорвался. Но точно не знаю: проческу, значит, от нас начали, а больше не приходили. Должно, так лесом на Каменку и вышли.
– Это было, говорите, с неделю назад. А вот в последние дни, вчера или позавчера, вы здесь незнакомых людей не встречали?… Военнослужащих… не видели? Я почему спрашиваю, – пояснил капитан, – кроме меня посланы еще три группы квартирьеров. Так если мы для постоя одни и те же деревни присмотрим или хутора, ерунда ведь получится.
– Понятно… Нет, насчет квартир последние дни не обращались… А видеть двух командиров вчера видел. Мусить, и с вашей части, – неуверенно заметил Васюков. – Но ко мне они не приходили.
– А где вы их видели, в деревне?
– Нет. Я вчера тут спор улаживал. Тесинского и Семашко. Из-за межи разодрались. Пошли, значит, на поле, вот сюда. – Васюков рукой показал за спину. – Обмерили всё, столб зарыли. Ну и после дела, как водится, хлеб-соль: бимбера бутылку распили. Сидим у копёшек, закусываем. И вижу: от леса идут двое. Командиры. Мусить, и с вашей части.
– Когда это было, в котором часу?
– Вечером. Перед заходом. Часов в восемь, должно…
– А какие они из себя? Как выглядят?
– Обыкновенно. Один постарше вроде и поплотнее. Он впереди шел. А другой – худой, моложе, видать, этот подлиньше.
– Тот, что постарше, смуглый такой, носастый! Это же Лещенко! – обрадованно сказал Алехин, называя первую пришедшую на ум фамилию. – Капитан! В хромовых сапогах и в кителе. У него еще фуражка с матерчатым козырьком.
– Там метров двести, ежли не больше. Разве звание разберешь? Но только в пилотках они оба и в гимнастерках. Это точно.
– Может, Ткачев и Журба? – словно размышляя вслух, проговорил Алехин. – Они что же, из леса вышли? А вещи у них с собой какие-нибудь были?
– Когда я увидел, они шли от леса. А были они там или нет – не знаю. И вещей не видел. У одного, должно, плащ-палатка в руке, а у другого… вроде совсем ничего.
– А эти, Тесинский и Семашко, их видели? Может, они лучше разглядели?
– Нет. У меня глаз дальний. Ежли я не увидел, а те-то и подавно. Это точно.
Они поговорили еще минут десять. Алехин понемногу уяснил большинство интересовавших его вопросов и соображал: ехать ли отсюда прямо в Каменку или заглянуть по дороге на хутора, расположенные вдоль леса.
Васюков, под конец разговорясь, доверительно рассказал о знакомом мужике, имеющем «аппарат», и, озорновато улыбаясь, предложил:
– Ежли придется вам здесь стоять, съездим к нему обязательно! У него первачок – дух прихватывает!
У Алехина, к самогону весьма равнодушного, лицо приняло то радостно-оживленное выражение, какое появляется у любителей алкоголя, как только запахнет выпивкой. Сдерживаясь, чтобы не переиграть, он опустил глаза и согласно сказал:
– Уж если стоять здесь будем, сообразим. Непременно!
Он поднялся, чтобы уходить, – в это мгновение груда тряпья на печи зашевелилась. Посмотрев недоуменно, Алехин насторожился. Васюков с помощью костылей подскочил к печке, потянулся как мог и, сунув руку в тряпье, вытащил оттуда и быстро поставил на пол мальчонку примерно двух с половиной лет, беловолосого, в стираной-перестираной рубашонке.
– Сынишка, – пояснил он.
Выглядывая из-за ноги отца и потирая кулачком ясные голубоватые глазенки, ребенок несколько секунд рассматривал незнакомого военного и вдруг улыбнулся.