Мона Лиза Овердрайв
Шрифт:
Город на глазах приобретал очертания. Когда «ягуар», свернув с М-4, на перекрестках дожидался зеленого, сквозь медленно кружащийся снег девочка видела неясные лица прохожих: раскрасневшиеся лица гайдзинов над темной одеждой, подбородки упрятаны в шарфы, каблуки женщин цокают по серебристым лужам. Ряды домов и магазинчиков напомнили ей вычурные безделушки, какие она видела однажды на темном бархате. Там они располагались вокруг игрушечного локомотива в галерее торговца европейским антиквариатом в Осаке.
Ничто здесь не походило на Токио, где прошлое – все, что от него
– Сожалею, что Суэйн не смог поехать встретить тебя сам, – сказал человек, назвавший себя Петалом.
Вместо «сожалею» Кумико послышалось «сожалей», и она сперва приняла его извинения за приказ. Она подумала, не вызвать ли ей призрака, но потом отказалась от этой мысли.
– Суэйн, – рискнула спросить она, – мистер Суэйн – это мой хозяин?
Петал встретил в зеркале ее взгляд.
– Роджер Суэйн. Отец разве не говорил тебе?
– Нет.
– Ага. – Он кивнул. – Мистер Янака ценит секретность в таких делах, этого следовало ожидать… Человек его положения, и так далее… – Он шумно вздохнул. – Прошу прощения, что обогреватель не работает. В гараже должны были починить…
– А вы один из секретарей мистера Суэйна? – спросила она у щетинистых перекатов плоти над воротником плотного пальто.
– Его секретарь? – Казалось, он обдумывает ее вопрос. – Нет, – решился он наконец. – Я не секретарь.
«Ягуар» свернул на загибающуюся дугой подъездную дорожку, оставив позади поблескивающие металлические навесы и вечернюю реку пешеходов.
– Так ты поела? Вас кормили в полете?
– Я была не голодна. – На лице маска матери.
– Ну, думаю, у Суэйна для тебя что-нибудь найдется. Любит японскую еду наш Суэйн. – Прищелкнув языком, Петал оглянулся на девочку.
Она смотрела мимо него, видя лишь поцелуи снежинок на ветровом стекле и стирающие их взмахи дворников.
Резиденция Суэйна в Ноттинг-Хилле состояла из трех соединенных переходами городских домов в викторианском стиле, затерявшихся в снежной круговерти улочек и переулков. Петал с парой чемоданов Кумико в каждой руке объяснил, что дверь номер 17 – это одновременно парадный вход и для домов номер 16 и 18.
– Нет смысла туда стучать, – сказал он, неловко взмахнув чемоданами в попытке указать на красную полировку и начищенные медные петли двери дома номер 16. – За ней нет ничего, кроме двадцати дюймов железобетона.
Взгляд девочки скользнул по подъездной дорожке, где отступали, загибаясь вдоль пологой дуги, почти идентичные фасады домов. Снег теперь валил гуще, и блеклое небо в свете натриевых ламп приобрело оттенок лососины. Улица казалась вымершей, а снег – чистым и нетронутым. В холодном воздухе чудился незнакомый
– Так, значит, это я, – обратился Петал к выкрашенной в черное двери, – впускайте.
Потом он вздохнул, поставил все четыре чемодана в снег и, сняв с правой руки перчатку, прижал ладонь к кругу яркой стали, утопленному в дверную створку. Кумико показалось, что она услышала будто бы комариный писк, который становился все выше, пока не исчез совсем. Дверь завибрировала, это вышли из пазов магнитные засовы.
– Ты назвал его «Дым», – сказала японка, когда он взялся за ручку двери, – город…
Петал помедлил.
– Дым, – повторил он, – да, Большой Дым. – И открыл дверь в свет и тепло. – Это старое выражение, что-то вроде прозвища.
Вновь подхватив багаж, Петал мягко протопал в устланное синим ковром фойе, обшитое панелями из белого крашеного дерева. Она вошла следом. Дверь за ее спиной автоматически закрылась, с гулким стуком вдвинулись на место засовы. На белой обшивке стены висела картина в махагоновой раме – лошади в поле, крохотные фигурки в красных куртках. Вот бы где жить этому призраку, Колину, подумала она. Петал поставил чемоданы. На синем ковре таяли маленькие комки слипшегося снега. Англичанин открыл еще одну дверь, за которой оказалась позолоченная стальная клетка. С лязгом отодвинулась складная решетка. Кумико недоуменно воззрилась на странное сооружение.
– Лифт, – пояснил Петал, – для твоих вещей в нем места не хватит. Я за ними потом спущусь.
Когда Петал ткнул в белую фарфоровую кнопку толстым указательным пальцем, лифт, несмотря на свой явно пожилой возраст, тронулся довольно плавно. Кумико пришлось стоять почти впритык к англичанину; от него пахло влажной шерстью и каким-то цветочным лосьоном.
– Мы поселим тебя наверху, – сказал он, проводя ее по узкому коридору. – Решили, там будет спокойнее. – Открыв дверь, он жестом предложил ей войти. – Надеюсь, тебе понравится… – Сняв очки, он стал энергично протирать их мятой тряпицей. – Я принесу твой багаж.
Оставшись одна, Кумико медленно обошла вокруг массивной ванны из черного мрамора, доминировавшей в центре низкой, заставленной мебелью комнаты. По стенам, резко сходящимся к потолку, висели позолоченные зеркала. Пара небольших мансардных окон обрамляла огромную кровать. Такого размера ложа Кумико еще никогда в жизни не видела. В зеркало над кроватью были встроены маленькие светильники на шарнирах, похожие на лампы для чтения в самолете. Она остановилась около ванны, погладила изогнутую шею лебедя в позолоте, служившего краном. Опускаясь или поднимаясь, его раскинутые крылья, должно быть, регулировали температуру воды. Воздух был теплым и недвижным, и ей на мгновение почудилось, что комнату, как болезненный, мучительный туман, заполнило присутствие матери.