Монах: последний зиндзя
Шрифт:
Дзебу понимал, что она не ему говорит, а разговаривает сама с собой. В тот момент, когда она заговорила о своей жалости к нему, он подумал, что она пытается понять его. Но сейчас, видя наворачивающиеся на глаза Танико слезы, Дзебу понял, что это будет не так просто. Он часто ловил себя на мысли, что когда испытывал сильный страх, боясь, что что-либо произойдёт, то этого не происходило, поэтому ему иногда казалось, что если он преднамеренно станет бояться какого-либо происшествия, то оно не произойдет. Несмотря на это, однажды то, чего опасался Дзебу, случилось, и это были самые черные
Танико деликатно поднесла указательный палец к глазам, сбросив с ресниц слезинки. Она повернулась и посмотрела на Дзебу. Её глаза были темными и бездонными.
– Расскажи мне подробно, что произошло. Я прослушала тебя в первый раз.
Тихо и осторожно Дзебу рассказал ей, начав с появления кораблей Такаши в устье залива Хаката и закончив свой рассказ тем, как, прорвав линию судов Такаши, их корабль взял курс на Китай.
– Все эти годы я ненавидела человека, убившего Кийоси, – проговорила Танико изумлённо, – даже не подозревая, что это можешь быть ты. Невероятно, что моя карма могла принести мне столько боли…
– Танико, не нужно боли!
Она отошла от него. Дзебу охватил страх, как будто он держал её на краю обрыва и его хватка ослабла.
– Не нужно боли? – переспросила она с удивлением. – Дзебу, я не выбираю, быть ей или нет. Она приходит сама. Мне кажется, вся моя жизнь была наполнена болью, за исключением двух отрезков. Первый – это год с Кийоси, а второй – это последние несколько месяцев с тобой. Ты прервал оба эти отрезка.
Дзебу закрыл глаза. Её слова выбили почву у него из-под ног. Ему захотелось вскочить и бежать от нее вниз, к золотому храму. Он бы бросился на пол и лежал в прохладном месте, пока не умер. Теперь он тосковал по смерти, подобно самураям. Воткнуть кинжал в живот и выпустить кишки – несравнимо с этой болью в сердце.
– Будда сказал, что жизнь – это страдание, – прошептала Танико.
Дзебу попытался крепче сжать запястье руки, удерживая тело от падения в пропасть.
– Будда сказал, что страданиям может прийти конец. Что отравленную стрелу можно вытащить из раны, и рана затянется.
– Да, он сказал, что лекарство от страданий – убить мечту, – глаза Танико высохли.
– Мечту о прошлом, которую нельзя вернуть…
– Все мечты, – спокойно сказала Танико. – Всегда, когда я буду желать тебя, я буду причинять себе боль, зная, что буду мечтать о человеке, убившем Кийоси.
– Ты можешь также убить и меня, – воскликнул Дзебу, – если собираешься убить свои мечты обо мне! Существует ли для зиндзя разница между жизнью и смертью? – Думая о харакири самураев, Дзебу добавил: – Сейчас для меня смерть предпочтительнее жизни. Если это принесет тебе успокоение, я дам тебе свой меч, и ты можешь вонзить его в меня.
Взгляд её глаз стал ненавидящим.
– Для зиндзя и для самурая жизнь и смерть одинаковы: жизнь – ничто, смерть – всё. Так просто! Просто для них, но не для тех, кто остался на этом свете.
– Извини меня, это была глупость.
– Нет, типичная картина. Не глупость, а характерное явление для вас, зиндзя, для всех воинов. Даже для Кийоси. Он не был умнее тебя.
– Я знаю, что Кийоси был человеком, заслуживающим восхищения.
– И ты убил его! – её взгляд был полон ненависти.
Дзебу начинал злиться. Если она не в состоянии понять, как мужчины, уважающие друг друга, могут сражаться и убивать друг друга, она не сможет разобраться и в данном случае. Она не имеет права ненавидеть его!
– Танико, во время битвы ты не можешь выбирать свою жертву. Ты пытаешься убить всех противников. Все они пытаются убить тебя. Я не хотел убивать Кийоси. Я даже не знал, что человек, в которого я стреляю, – Кийоси. Всё, что я хотел, – не позволить ему убить Юкио. У меня не было выбора, мной управлял рок.
– Я поняла. Это не ты убил Кийоси, это был твой бог, рок.
– Рок – это не бог. Танико, ничто не вернёт больше Кийоси. Прошло уже восемь лет с тех пор, как у тебя отняли сына, Ацуи, этого уже не изменить. Да, моя рука выпустила стрелу, но ты должна знать, если хорошо изучила меня, что я не питаю ненависти к Кийоси. Если бы я представлял, что он для тебя значит, я бы поразмыслил, стрелять мне или нет. Я всегда хотел, чтобы ты была счастлива, но никогда не мог сделать тебя счастливой.
В его мозгу смутно всплыло видение ослепительного Кондзикидо. Он услышал голоса чёрных дроздов в гуще криптомерий, возвышавшихся над ними. Крик птиц был похож на боевой клич самураев, возвещающий о том, к какому роду они принадлежат.
– Последний раз я плакал в тот день, когда Тайтаро-сенсей рассказал, как была убита моя мать, – заговорил Дзебу.
Лицо Танико превратилось в маску – напудренную, раскрашенную маску достойной госпожи Страны Восходящего Солнца. По нему невозможно было ничего определить. Танико молчала.
– Если бы я мог вернуть его к жизни, я бы знал, что это означает потерять тебя, – продолжал Дзебу. – Всё, что я сделал для тебя, – это заставил страдать. Когда ты обрела счастье с Кийоси, я убил его. А сейчас, когда мы вновь вместе, я уничтожил наше счастье, рассказав тебе о его смерти.
– Было бы проще, если бы ты не рассказывал, – ответила Танико. Ее голос напоминал холодный звон серебряного колокола. – Мы бы не были повергнуты в печаль. Зачем ты сделал это?
– Ты значишь так много для меня, что я не мог лгать тебе. Если тень фальши ляжет между нами, то мы никогда не сможем полностью и по-настоящему объединить наши души и тела на протяжении всей жизни. Наш союз будет разрушен навсегда. Жизнь с ложью в сердце была бы настолько болезненной, насколько тяжёлым было бы наше расставание навсегда.
– Ты рассказал мне это, чтобы избавить себя от боли. Я, может быть, была бы счастлива с тобой, если бы ты промолчал.
– Ты действительно хотела бы жить со мной всю жизнь, не зная этого?
Танико посмотрела на свои руки, покоящиеся на коленях:
– Это вопрос, на который никогда не будет ответа. Как я могу сказать, хотела ли бы я это знать или нет?
– Человек, который, не зная, пьёт отравленное вино и оно ему нравится, все равно умирает.
– Он может умереть счастливым, хотя и не зная, что умирает.