Монах: последний зиндзя
Шрифт:
Танико сначала убрала свои руки с его ладони, но теперь он вновь взял ее руки в свои. Может быть, это последний раз, когда он касается ее. Она не сопротивлялась, когда он брал её руки, но они безвольно лежали в его ладонях.
– Танико, ты можешь провести свою жизнь, ненавидя меня за смерть Кийоси, но это не вернет его к жизни. Ты и я можем быть счастливы вместе, если ты сможешь простить меня. Иначе ты потеряешь меня так же, как Кийоси.
– Я могу простить тебя, Дзебу, – она слабо улыбнулась. – Я уже простила тебя. Я знаю, что то, о чём ты говорил, – правда. Ты не держал зла на Кийоси, когда
Вновь на мгновение к Дзебу вернулась надежда и облегчение, но в ее тоне было что-то настораживающее. Тихо, спокойно она убрала свои руки из его ладоней.
– Единственное, чего я не могу сделать, – это забыть!
Дзебу вновь придвинулся к ней, но Танико грациозно встала и отошла.
– Ты не можешь взять обратно стрелу, выпущенную в Кийоси, – сказала она, – так же, как не можешь взять свои слова обратно. Я никогда не забуду всё, что ты мне рассказал.
– Что ты сейчас чувствуешь ко мне?
Нахмурив брови, отчего на ее бледном лбу появилась морщинка, Танико произнесла:
– Если я отвечу, то сделаю тебе больно, но, так как ты считаешь правду настолько значимой, я должна тебе сказать, что ухожу от тебя!
Дзебу отвернулся от Танико, чтобы она не могла видеть струившиеся по его щекам слезы.
– Несколько лет назад ты убил Кийоси, – донесся до него голос Танико. – Теперь ты убил Дзебу. Дзебу, с которым совсем недавно я была счастлива, больше не существует. Рядом со мной стоит незнакомый мне человек. Я покидаю незнакомца!
Дзебу опустился на землю, спрятал лицо в ладонях, чувствуя, будто огромная скала обрушилась на его спину, придавив к земле, К отчаянию, усугубляя положение, примешивалось чувство ненависти к самому себе. Если так будет продолжаться и дальше, то он вытащит меч и покончит счеты с жизнью, подобно самураям!
Сзади него слышался задумчивый голос Танико, которая как будто бы разговаривала сама с собой:
– Я часто задавалась вопросом: почему так много наших самураев – мужчин и женщин – приветствуют смерть и почему я не отношусь к ней так же. Даже в этот момент я цепляюсь за жизнь. Возможно, мне просто не хватает смелости, чтобы покончить с собой. Кажется, мы с тобой потеряли все. Я хотела предложить тебе умереть вместе.
– Я готов к смерти! – раздался голос Дзебу из-под его ладоней.
Ее рука, легкая, как упавший лист, опустилась ему на плечо:
– Встань и посмотри на меня, Дзебу!
Он увидел, как по её щекам катились слезы, оставляя узкие полосы на напудренном лице Танико.
– Смерть вызвала эти мучения, – сказала Танико. – Кийоси искал смерти, и ты помог ему в этом. Я не хочу добавлять к этому еще одну смерть – мою. Если я тебе не безразлична, если ты хочешь искупить вину за смерть Кийоси, поступай, как я. Живи, Дзебу!
Дзебу воззрился на нее, пораженный услышанным.
– Это были те же слова, что сказала мне мать, когда я был посвящён и принят в Орден зиндзя…
Танико улыбнулась сквозь слезы:
– Женщины, которым ты дорог, думают одинаково. Даже если жизнь покажется тебе невыносимой, Дзебу, как человек, которому ты обязан, я требую, чтобы ты нёс свое бремя до конца. Может случиться, что при выполнении своего долга или служа Юкио ты встретишь смерть, но не ищи её сам.
– Почему тебе небезразлично – буду жить я или умру?
– Потому что ты говоришь умные и правдивые вещи, Дзебу. Только я не могу забыть, что ты сделал, и продолжать питать к тебе те же чувства. Я говорила тебе, что в течение стольких лет я ненавидела убийцу Кийоси. В воображении я рисовала себе безликого самурая – воина в стальной маске. Я никогда не думала, что смогу узнать, кто он. Видеть в тебе убийцу Кийоси слишком ново для меня и слишком сильно меня потрясло, чтобы можно было спокойно вынести это. Странно. У меня никогда не было желания забыть причиненное мне зло. Я не думала, что смогу отомстить за себя Хоригаве или Согамори, но я не могу и простить этих людей или забыть, что они совершили. Я редко что-либо забываю. Со временем, возможно, мы вновь будем питать друг к другу прежние или подобные чувства. Может быть, мы даже встретим счастье, которое мы знали до сегодняшнего дня.
Сила, сломившая Дзебу, вроде бы немного ослабла.
– Ты хочешь попытаться вернуть то, что мы сегодня потеряли?
– Всё вернуть невозможно, – возразила Танико. – Мне кажется, мы сегодня отправляемся в Камакуру?
– Мы должны тронуться немедленно!
– Поедем вместе. Ночевать будем в одной палатке, но ты не должен прикасаться ко мне.
Танико помолчала и, устремив на Дзебу пронизывающий взгляд, спросила:
– Ты согласен?
Его плечи опустились:
– Я всё понял. Согласен.
– По прибытии в Камакуру я остановлюсь дома, если родственники примут меня. После того как ты доставишь Хидейори послание Юкио, ты вернешься к Юкио и вы оба пойдете войной на Такаши. После окончания войны ты вернешься ко мне, и мы посмотрим, что делать дальше.
– Я могу и не вернуться к тебе.
– Если тебя убьют, то я буду ненавидеть твоего убийцу так же, как убийцу Кийоси. Возможно, я никогда не прощу себе того, что послала тебя на войну. Но по-другому я поступить не могу. Я могу держать в узде свои действия и слова, но не то, что я знаю и чувствую. Согласен ли ты действовать на этих условиях?
– Я согласен на любые твои условия. Но всё же скажи мне, Танико, как ты считаешь, правильно ли я поступил, рассказав тебе о смерти Кийоси?
Некоторое время она раздумывала.
– Ты всегда говорил, что зиндзя не различают, что является правильным и что нет. Кто может сказать, что больше всего ранит нас: совместная жизнь, если между нами мелькает тень лжи, или счастье, уничтоженное правдой? Это вопрос, над которым я буду размышлять, находясь в одиночестве в Камакуре.