Монах: последний зиндзя
Шрифт:
– Препятствий, чтобы исключить меня из рассмотрения, нет, – продолжал Бокуден. – И есть многое, что выделяет именно меня. Я – глава самого могущественного семейства в империи. Я – наследник сегуна, и самый старейший и стойкий союзник. Без меня он никогда бы не смог одолеть Такаши. К тому же я человек в солидном возрасте и многоопытный.
– В самом деле, вы великолепно характеризуете себя, брат, – сказал Риуичи. – Но есть один камень преткновения. Раз нет правил для смены сегуна, нет и юридической процедуры для смещения сегуна из ведомства?
– Мы вынуждены убрать его, конечно, – сказал Бокуден мягко.
– Убить Саметомо?! – ворвался опять в разговор Мунетоки.
– Мы не можем позволить ему развеиваться как центру сплочения враждебных сил, – сказал Бокуден. – Много других семей будут завидовать, если Шима выступят вперед, чтобы взять сегуна. Соперничающие претенденты на пост должны быть устранены, невзирая на молодость и невиновность. Мне подумалось, племянник, что, раз ты учитель мальчика, у тебя, вероятно, хорошее положение для того, чтобы уладить конфликт с ним. Было бы лучше, если бы не возникло потребности в убийстве.
– Мунетоки, – сказал Риуичи резко, – ты будешь слушать своего дядю и повиноваться ему во всем, что он говорит тебе!
– Да, отец, – пробормотал Мунетоки, его голос дрожал подавленным гневом.
– Степень твоей преданности нации изумляет меня, дорогой брат, – продолжал Риуичи. – То, что ты на самом деле готов жертвовать своим собственным правнуком для безопасности империи, наполняет меня благоговением.
– Каждое дерево питается ветвями, – сказал Бокуден нравоучительно. – Наряду с этим, мальчик ни в коем случае не предан Шима. Мунетоки, вероятно, тебе больше неохота помогать Саметомо, но помни, что ты мог бы быть моим наследником. У меня нет сыновей. Смотри сюда, Риуичи. Мы видим Фудзивара, Такаши и Муратомо, каждый из которых правил страной в свой черёд. Всё это время мы только и поддерживали великие семьи. Не пришло ли время, чтобы Шима заняли своё место при правлении? Подумайте, насколько мы могли бы обогатиться!
Танико встала и вышла из-за ширмы:
– Это не сегуны, а регенты нуждаются в свержении!
Бокуден, который выглядел как большое злобное насекомое, пойманное в амбаре, уставился на неё. Круглолицый Риуичи встал и отвернулся от своего брата с таким выражением, как будто Бокуден испортил воздух. Мунетоки стоял, возвышаясь над своим дядей, с усмешкой удовлетворения. Кончики его пальцев коснулись рукоятки кинжала, висящего на поясе.
– Я не удивлена твоим желанием убить своего правнука, – сказала Танико. – Ящерица имеет больше любви к своему отбрасываемому хвосту, чем ты к своим детям. Что меня действительно изумляет, это то, что ты действительно обманываешь себя, веря, что великий клан командиров, чиновников и учителей моего господина Хидейори собрался вместе здесь, в Камакуре, чтобы добровольно принять твои порядки.
Бокуден зловеще улыбнулся.
– Так. Твоё дерево намеревается свалить меня? Мне следовало бы знать, что ты предпочитаешь своё честолюбие благосостоянию семьи. Это большая твоя глупость. Я ещё правитель, также как и глава клана.
Он попытался встать, но возраст не позволил ему. Мунетоки помог ему. Затем отдёрнул свою руку.
– Ты правитель и вождь клана только до тех пор, пока мы не сможем собрать Совет бакуфу и обвинить тебя в плане убийства сегуна, – сказала Танико.
– Ты думаешь, что выдвинешь обвинение против правителя? – Бокуден резко рассмеялся. – Только ты одна выдвигаешь обвинения для мятежа против меня, чтобы сместить меня. – Он кивнул на окно и отдернул штору, закрывающую его. – Стража! – крикнул он. Ответа со двора за окном не последовало.
Мунетоки заговорил спокойно:
– Извини, дядя, но мы разоружили твой эскорт и посадили его под стражу. По правде говоря, ни один из них не захотел умирать, чтобы защитить тебя. На случай, если другие твои наемники будут вести себя иначе, этот замок теперь окружен тремя тысячами самураев, присягнувших сегуну и матери сегуна.
– Мать сегуна! – плюнул Бокуден. – Ты ответишь за всё это, Танико! Ты всегда была непослушной, неблагодарной дочерью!
Танико горько рассмеялась:
– Всю мою жизнь ты рассматривал меня как часть товаров, которые нужно продать, когда тебе понадобится. Я должна быть благодарна за это? Я должна быть благодарна за планирование убийства Саметомо? Будучи женщиной, возможно, я не способна к пониманию используемых тобой принципов.
– Убей меня, – сказал Бокуден, – и отцовское проклятие будет преследовать тебя через Девять Миров!
– Мы хотим слышать твою молитву, а не проклятие, отец, – сказала Танико с улыбкой, которая, как она знала, бесила его. – Мы надеемся, что ты будешь жить долго. У нас нет нужды убивать тебя. Мы не боимся, что ты будешь становиться центром сплочения для тех, кто может противостоять нам. Ты не тот тип человека, вокруг которого сплачиваются. Ты занимался более семидесяти лет своей жизни делами этого мира. Теперь мы будем рады, если ты уйдешь в монастырь, обреешь голову и обратишь свои мысли к следующему миру. Твой дорогой племянник Мунетоки добровольно примет бремя управления.
Лицо Бокудена горело яростью, когда он глядел на свою дочь, брата и племянника. «После многих лет интриг и заговоров, – думала Танико, – должно быть, невыносимо платить цену, вырванную твоей собственной семьей».
– Я сделал нашу семью первой в империи, – шипел Бокуден. – Ваша неблагодарность принесет вам ужасную судьбу!
– Извини меня, брат, но судьба без твоих усилий поставила нашу семью в это положение, – сказал Риуичи. – Вы были вознесены, как кусок бревна, поднимаемый на гребне волны.
После того как Бокуден был введен в охраняемую комнату в особняке Риуичи, дядя Танико сказал с усмешкой:
– Он прав в определении твоей ответственности за наши усилия по его свержению, Танико-сан. Если бы ты не была столь умной и решительной, я предпочел бы спрятать тебя и Саметомо и позволить моему брату идти своим путем вместе с регентами и сегунами.
– Это привело бы к несчастью, дядя, – сказала Танико. – За шесть месяцев он взбесил бы другие большие военные роды, и они восстали бы против него. И они, без сомнения, почувствовали бы необходимость убить всех Шима по обычным причинам. Это сохранило бы регентство в нашей семье, но отец был бы устранен.
Риуичи засмеялся:
– Без влияния отца или мужа ты теперь действительно вождь нашего клана, хотя я теперь буду иметь этот титул. Я попрошу, чтобы ты была приглашена на собрания Совета бакуфу, как вдова прежнего сегуна. О таких вещах нельзя не услышать. Теперь империя Сун – то, что осталось от неё, – управляется матерью мальчика-императора, вдовствующей императрицей. И среди нас, самураев, это всегда было обычаем для жены – брать на себя обязанности мужа по управлению делами, если он убит или тяжело ранен. Так и теперь, после нашего маленького сегуна наступит черед его двоюродного брата из регентов, и затем за регентом – очередь Амы-сёгун – Нун-сёгун.