Монархическая государственность
Шрифт:
Таково истинное сознание долга. Царь, будучи добрым, представлял себя строгим и непримиримым, потому что это было нужно, пока преступники ничем не заслужили милосердия. Нужно было, чтобы царя боялись, в он отдавал себя в жертву упрекам в жестокости, а всю славу доброты дарил Жуковскому, лишь бы сохранить для Власти необходимый по тому времени грозный престиж.
Без сомнения, людям очень приятно быть добрыми и разливать кругом милости. Но для монарха это значит распоряжаться чужим добром. Тот, Кто сотворил мир, может делать, что хочет, ибо все существующее есть Его собственность. Но царь земной есть власть
Безусловно обязательный для царя принцип составляет справедливость. Он не имеет права жертвовать справедливостью ни по личному неудовольствию, ни по милосердию. Иоанн Грозный, этот замечательный теоретик самодержавия, оставил монархам правило, которое следовало бы как царское "зерцало" вывешивать в рабочем кабинете монархов.
"Всегда царям подобает быть обозрительными: овогда кротчайшим, овогда же ярым. Ко благим убо милость и кротость, ко злым же ярость и мучение. Аще ли сего не имеет - несть царь..."
С принципом долга тесно связав принцип законности. Как недавно высказал П. Н. Семенов, "самодержавная власть, от которой единственно исходят законы, сама же первая, издав закон, должна ему подчиняться и охранять до тех пор, пока она же не отменить или не изменит его в том же узаконенном порядке". Она (власть) "является ограниченной для самой себя". "Закон, как выражение воли Верховной власти, есть как бы ее совесть. Подобно тому, как если бы человек, увлекшись проповедью свободы от совести, стал действовать, отрешившись от нее, и довел бы себя этим до падения и гибели, так точно самодержавная власть, если бы она стала сама же первая попирать законы, расстроила бы весь государственный организм и довела бы его и себя до гибели".
Милосердие есть праздник Верховной власти. Работа же ее и обязанность - это исполнение долга, поддержание справедливости и закона. Лишь в тех случаях, где законная справедливость не совпадает со справедливостью Божественной, является место для отступления от закона. Лишь в тех случаях, где это не вредит справедливости, есть место милосердию.
Тот же долг является царственным руководством в устроительных мерах. Царь есть представитель идеалов народа. Царь поставлен Богом не где-то в отвлечении, а на конкретном деле известного определенного народа, а следовательно, для исполнения задач его истории, его потребностей, его исторического труда. Если монарх вместо того, чтобы исполнять свой долг правит в духе и направлении этих национальных идеалов, начинает поступать, как ему лично нравится, нарушая ту национальную работу, для ведения которой получил свою власть, он нравственно теряет право на власть.
Вопрос о мотивах такого нарушения долга совершенно безразличен. Может быть, монарх действовал по доброте своей, но во всяком случае он распоряжался тем, что ему не принадлежит, делал то, на что не уполномочен содержанием идеала, для служения которому получил власть. Делая то, на что не имел права, и не делая того, что был обязан исполнять, он сам лишает себя основы своей власти. Царь ограничен содержанием своего идеала, осуществление которого составляет его долг. Нарушение же обязанности уничтожает право, связанное с этой обязанностью.
Вот внутренние причины, по которым
За слабостью соблюдения этого принципа страна всегда погружается в величайшие бедствия, ибо она может жить только правильной эволюцией своих жизненных функций, руководство которыми составляет обязанность царя. Он есть как бы машинист, следящий за ходом этой одухотворенной машины, и обращаться с ней произвольно не может, ибо это значит лишь спутать все части механизма, а затем и взорвать всю машину.
Как исполнитель долга Верховной власти, монарх есть выразитель духа своего народа. Отсюда вытекает еще важный царственный принцип: сознание своей безусловной необходимости для нации. Без этого сознания нет монарха.
Необходимость монарха для нации есть действительно величайшая истина при тех условиях, когда монархия возможна, то есть когда народ выше всего ставит этический принцип. В этом случай нация не может обойтись без царя. Это факт, и царь должен быть в том уверен.
Разумеется, царь необходим лишь в том случае, если творит свой долг, а не свой произвол. Но при соблюдении этого правила он безусловно необходим, и поэтому ни в каком случае ни при каких опасностях, ни при каких соблазнах не может упразднить своей Верховной власти.
На это не раз указывалось в России различными выдающимися выразителями политической мысли. Карамзин писал Александру I; "Россия пред Святым Алтарем вручила самодержавие твоему предку и требовала, да управляет ею верховно, нераздельно. Сей завет есть основание твоей власти: иной не имеешь. Можешь все, но не можешь законно ограничить ее".
"Сам монарх, - писал М. Н. Катков, - не мог бы умалить полноту прав своих. Он властен не пользоваться ими, подвергая тем самым себя и государство опасностям, но он не мог бы отменить их, если бы и хотел".
Дело, однако, при этом вовсе не в воле народа. Монарх, по смыслу своей идеи, даже и при воле на то народа, не может ограничить своей власти, не совершая тем вместе с народом беззаконного (с монархической точки зрения) coup d'Etat. Ограничить самодержавие - это значит упразднить Верховную власть нравственно религиозного идеала или, выражаясь языком веры, упразднить Верховную власть Божию в устроении общества. Кто бы этого ни захотел, монарх или народ, положение дела от этого не изменяется. Совершается переворот, coup d'Etat [114]. Но если народ, потерявши веру в Бога, получает, так сказать, право бунта против Него, то уж монарх ни в каком случае этого права не имеет, ибо он в отношении идеала есть только хранитель, depositaire власти, доверенное лицо.
В отношении идеала, монарх имеет не права, а обязанности. Если он по каким-либо причинам не желает более исполнять обязанностей, то все, что можно допустить по смыслу принципа, есть отреченье от престола. Только тогда в качестве простого гражданина он мог бы наравне с другими, стремиться к антимонархическому coup d'Etat. Но упразднить собственную обязанность, пользуясь для этого орудиями, данными только для ее выполнения, это, конечно, составило бы акт величайшего превышения права, какое только существует на земле.