Монастырь

Скотт Вальтер

— Только не я, клянусь небом! — отозвался один из тяжелораненых, стараясь приподняться, опершись на локоть и поворачивая к Хэлберту лицо, — это был Кристи из Клинт-хилла. — Я не отступил ни на шаг, но человек может драться, пока дышит, а мне уж недолго осталось дышать. Э, молодчик, — продолжал он, посмотрев на Глендининга и заметив его военную одежду, — ты все-таки напялил на себя шлем. В этом колпаке приятнее жить, чем умирать. Лучше если бы судьба прислала сюда не тебя, а твоего брата. Он добрый, а ты дикарь и скоро будешь злодеем не лучше меня.

— Боже упаси! — вырвалось у Хэлберта.

— Черт

с тобой и аминь, — пробормотал умирающий. — Там, куда я иду, и без тебя народу хватит. Благодарение богу, я к этой подлости не причастен, — прибавил он, взглянув на бедную Кэтрин. Затем он произнес еще несколько слов — не то молитву, не то проклятие, и душа Кристи из Клинт-хилла покинула сей мир.

Глубоко потрясенный этими горестными событиями, Глендининг на несколько мгновений совсем забыл о собственных делах и обязанностях. Он очнулся, услышав конский топот и возглас: «Святой Георгий за Англию!», издавна принятый в английской армии. Горсточка всадников, прискакавших с Хэлбертом, и уцелевшие монастырские вассалы, которые решили ждать прибытия Мерри, все, как один, застыли на месте с поднятыми копьями; не получив приказа, они не знали — сложить оружие или сопротивляться.

— Вот наш капитан, — сказал один из них, указывая на Глендининга, когда многочисленный отряд англичан, авангард фостеровской армии, вплотную приблизился к ним.

— Вот так капитан! — воскликнул начальник отряда. — Пешим с мечом в ножнах перед неприятелем. Сразу видно, что за вояка. Эй, молодой человек, вы кончили мечтать? Извольте ответить, что вам милее — сражаться — или наутек?

— Ни то, ни другое, — невозмутимо ответил Глендининг.

— Тогда бросай меч и сдавайся! — потребовал англичанин.

— Добровольно не сдамся, — все так же решительно сказал Хэлберт.

— Сам по себе действуешь, друг, или кому служишь? — спросил английский капитан.

— Служу благородному графу Мерри.

— Значит, ты служишь самому бесчестному из всех дворян на свете, — продолжал англичанин. — Мерри — изменник в Англии и предатель в Шотландии.

— Ты лжешь! — вскричал Глендининг, не заботясь о последствиях своей дерзости.

— То-то разгорячился, а еще минуту назад был так хладнокровен! Так, по-твоему, я лгу? Хочешь решить этот спор оружием один на один?

— Один на один! Один против двоих! Двое против пятерых! Как вам угодно, — сказал Хэлберт. — Но драться честно!

— Можешь быть спокоен. Посторонитесь, друзья мои, — распорядился отважный англичанин, — и если я буду убит, пусть он идет на все четыре стороны со своими людьми.

— Многие лета нашему храброму капитану! — закричали солдаты, ожидая поединка с таким нетерпением, как будто им сейчас покажут бой быков.

— Ну, много лет он вряд ли проживет, — заметил сержант. — Человеку уже стукнуло шестьдесят, а он лезет в драку и с причиной и без причины с первым встречным-поперечным и, главное, с юнцом, который ему в сыновья годится. А вот и сам начальник — игру мечей посмотреть ему хочется.

Действительно, сэр Джон Фостер во главе значительного отряда кавалерии подъехал к ним как раз в ту минуту, когда капитан, оказавшись по возрасту слабее мужественного и порывистого Глендининга, лишился меча, который был выбит у него из рук.

— Изрядно опозорился ты, Стоуварт Болтон, — бросил

английский военачальник, — а ты, молодой человек, скажи, кто ты и откуда?

— Из свиты графа Мерри. Я прибыл с поручением от него к вашей милости, — ответил Глендининг, — но вот он сам едет сюда — на холмах уже виднеются его кавалеристы.

— Стройтесь, господа, живо! — скомандовал сэр Джон Фостер своим солдатам. — Кто сломал копье — обнажай меч! Мы не совсем готовы для второго боя, но если темная туча вон там, на холме, предвещает грозу, надо выдержать ее стойко, хоть плащи наши и продырявлены. Слушай, Стоуварт, мы сцапали оленя, за которым охотились, — вот и Пирси Шафтон; славно скрутили его два наших воина.

— Кто, этот молокосос? — воскликнул Болтон. — Он такой же Пирси Шафтон, как я сам — Пирси Шафтон. Юнец нарядился в его яркий плащ — это верно, но настоящий Пирси на добрый десяток лет старше этого воришки. Я знал Пирси, когда он был еще мне по пояс. А вы разве не видели его на турнирах и празднествах?

— К дьяволу празднества! — вскричал сэр Джон Фостер. — Разве у меня когда-нибудь было время для забав и веселья? Всю жизнь меня держат на должности палача. Сегодня я гоняюсь за разбойниками, завтра — за изменниками, и всегда я в страхе за жизнь. Копье мое век не висит на стенке, нога не вылезает из стремени, конь не расстается с седлом. А теперь, когда я упустил человека, которого даже не знаю в лицо, мне достанется от Тайного совета как собаке. Нет, лучше смерть, чем такое рабское, жалкое существование!

Жалобы Фостера были прерваны трубным сигналом, вслед за которым появился шотландский вестник. Он доложил, что «благородный граф Мерри желает, соблюдая взаимную честь и безопасность, встретиться для личной беседы с сэром Джоном Фостером на полдороге между двумя войсками, при свите в шесть человек с каждой стороны и с гарантией в том, что в течение десяти минут, кои необходимы на дорогу, не будет никаких враждебных действий».

— Вот и новая напасть, — продолжал англичанин. — Я должен вступить в переговоры с этим вероломным шотландцем, а он мастер расставлять ловушки и пускать пыль в глаза честным людям; он плут не хуже любого шотландского мошенника. Тягаться с ним на словах мне не под силу, а для драки мы сейчас тоже не годимся.., Вестник, мы согласны на встречу. А вы, воинственный сэр (обращаясь к молодому Глендинингу), берите своих людей и отправляйтесь вслед за трубачом восвояси, к графу, — марш! Стоуварт Болтон, наведи порядок и будь готов к атаке по знаку, который я подам… Сэр, я велел вам отправляться к своим и здесь не задерживаться.

Несмотря на это решительное приказание, Хэлберт Глендининг не мог уйти, не остановившись на мгновение около несчастной Кэтрин. Она лежала неподвижно, не страшась опасности, не слыша топота множества коней вокруг нее, не ведая, — как убедился Хэлберт, вглядевшись пристальнее, — уже ни о чем на свете. Он почти обрадовался тому, что жизненные страдания для нее кончились и что копыта коней, от которых он был не в силах ее уберечь, могли задеть и изуродовать только бесчувственное тело. Хэлберт взял на руки ребенка, которого она продолжала обнимать, и его немало смутил взрыв смеха, раздавшийся кругом, когда вооруженный солдат на глазах у всех оказался с такой непривычной и неудобной ношей.