Монастырские
Шрифт:
Иван Семёнович не любит слушать мои рассуждения на подобные темы. Он не понимает меня. «А что ты предлагаешь? – говорит он. – Ты кто вообще – космополит? Пацифист? Или ты не патриот? Ты что, хочешь, чтобы мы проиграли натовцам или этим американцам, когда они начнут со всех сторон забрасывать нашу страну ракетами? Ведь они для этого налепили свои базы вдоль наших границ!» Мои доводы, что патриотизм и гонка вооружений, и вообще всё в этом мире, не должны
Мой духовник, отец Сергий, не комментирует подобное. «Всему своё время. Время разбрасывать камни, время собирать их».
Эти крепкие, здоровые, сильные люди, которые толпами несутся каждый день по городским улицам и сбивают меня с моей палкой с ног, живы ли они? В их глазах такая же пустота, как в той яме, в которую когда-то в назначенный час побросают одинаково всех нас, и засыплют землёй. Они хохочут, матерятся, курят, пьют пиво из бутылок, кидают их в урны, смотрят вокруг себя в надежде увидеть что-то ещё более интересное, чем пиво, но ничего не видят, и их глаза снова проваливаются в пиво.
Вот и эта несчастная. Она хотела вместо вечной жизни, обещанной нам Спасителем, увидеть вечную смерть. Я так ей и сказал, когда мы устроились за столиками недавно открытой пельменной «Советская», и официант принёс нам по тарелке дымящихся пельменей и две чашки чая.
– Послушай, милая. Там, куда ты собралась отправиться, тебя, поверь, никто не ждёт. Никто, понимаешь.
Пельмени сами прыгали мне в рот, и я вспоминал гоголевского Пацюка. Было очень вкусно. Вот такие же вкусные пельмени когда-то готовила моя мама. У нашего поколения, хорошо это или нет, прошлое равнозначно советскому, мы там жили, мы там кушали свои советские пельмени. (Увы, многие из нас так и остались на уровне пельменного счастья и воздыханий по утраченной державе…) Эта пельменная стала для нас с внуком, и, конечно, для Ивана Семёновича (куда нам от него деться, чего уж), местом встреч и посиделок. Обычно это происходит в первые дни после получения пенсии или зарплаты внука. Вот и на этот раз. Я по своему обыкновению пришёл первым, да ещё не один. Вот будет для них сюрприз.
– Меня нигде не ждут, – сказала она, и я увидел, что она очень молода.
– Деда, на полуостров перебросили вэдэвэ, но это ещё не всё. Ещё морскую пехоту! Ты где, уже в «Советской»? Скоро буду. Жди. Отбой, до связи!
В телефоне запиликало.
– Ты не права. И только со скидкой на твою юность тебя можно понять в этом заблуждении. Посмотри за окно. Ты видишь, какой там дождь? Небеса разверзлись, и сам Бог гремит в гневе, не правда ли? И Ему, действительно, есть на что гневаться. Человечество забыло Его. Все стремятся побыстрее к смерти. Вот как ты. Всем хочется побыстрее в ад. И этот ад они устраивают себе уже тут, на земле. Им это нравится.
– Деда, сенсация! Цитирую: «Учёные предрекли США убийственное землетрясение. От Северной Калифорнии до Британской Колумбии»! Я уже выхожу! До встречи!
Она смотрела на меня, стучала зубами от холода и не могла согреться. Она не понимала мою речь, занятая своими немыслями, нежизнью. В её глазах плясали огоньки дождя, бросающегося ежесекундно под колёса визжащих автомобилей за большим окном. Мы одновременно посмотрели туда и ничего, кроме самих себя, не увидели. И только глупые неповоротливые рыбы под зонтами иногда подплывали к нашим, маячившим в стеклянной глади, глазам, и искали что-то в них, и не находили ничего, кроме пустоты, и уплывали восвояси. Наши дрожащие в стекле лица пылали отсветами будущих тревог, которые, вероятно, нам пророчила эта случайная встреча.
Наконец, она смогла решиться на глоток чая, и кто-то постучал в моё сердце. Я смотрел, как детские губы плачут и пьют проклятый чай. Её щёки повеселели от проснувшегося в них румянца, глаза вспыхнули, но всё равно продолжили бросать к губам пригоршни дурацких слёз. Она проглатывала их вместе со своим горячим и таким бесполезным чаем. Сколько ненужных вещей мы имеем в руках и надеемся на их магию, подумал я. Чай, кофе, ром, и на этом наше счастье заканчивается.
Увы, думал я, мы не хотим Бога. Мы каждый день не хотим Бога. И оттого всё так нескладно в нашей жизни. Мы ничего не можем противопоставить тягучему сонному хмелю, который затягивает по утрам обратно в кровать и не даёт ни молиться, ни идти в новую жизнь. И эту жизнь мы не живём. Мы просто спим. Из года в год, мы спим и не хотим ничего кроме этого сна, нам нравится эта нежизнь, в которую погружены наши тела, мы срослись с нею, как лягушки с болотом. О, если бы эти лягушки научились поднимать головы к небу, если бы их слепые глаза открылись… Представляю, какой всемирный лягушачий плач случился бы на этой горемычной планете. Но лягушки не хотят этого. Они привыкли. Они думают, что мир вечно будет крутиться вокруг их кваканья.
Конец ознакомительного фрагмента.